Осип Мандельштам - Шум времени
«Из табора улицы темной…»
Я буду метаться по табору улицы темнойЗа веткой черемухи в черной рессорной карете,За капором снега, за вечным за мельничным шумом…Я только запомнил каштановых прядей осечки,Придымленных горечью — нет, с муравьиной кислинкой,От них на губах остается янтарная сухость.В такие минуты и воздух мне кажется карим,И кольца зрачков одеваются выпушкой светлой;И то, что я знаю о яблочной розовой коже…Но все же скрипели извозчичьих санок полозья,В плетенку рогожи глядели колючие звезды,И били вразрядку копыта по клавишам мерзлым.И только и свету — что в звездной колючей неправде,А жизнь проплывет театрального капора пеной,И некому молвить: «из табора улицы темной…»
1925 * * *На мертвых ресницах Исакий замерзИ барские улицы сини —Шарманщика смерть, и медведицы ворс,И чужие поленья в камине…Уже выгоняет выжлятник-пожарЛинеек раскидистых стайку,Несется земля — меблированный шар, —И зеркало корчит всезнайку.Площадками лестниц — разлад и туман,Дыханье, дыханье и пенье,И Шуберта в шубе застыл талисман —Движенье, движенье, движенье…
3 июня 1935 * * *Возможна ли женщине мертвой хвала?Она в отчужденьи и в силе,Ее чужелюбая власть привелаК насильственной жаркой могиле.И твердые ласточки круглых бровейИз гроба ко мне прилетелиСказать, что они отлежались в своейХолодной стокгольмской постели.И прадеда скрипкой гордился твой род,От шейки ее хорошея,И ты раскрывала свой аленький рот,Смеясь, итальянясь, русея…Я тяжкую память твою берегу —Дичок, медвежонок, Миньона, —Но мельниц колеса зимуют в снегу,И стынет рожок почтальона.
3 июня 1935, 14 декабря 1936 * * *Мастерица виноватых взоров,Маленьких держательница плеч, —Усмирен мужской опасный норов,Не звучит утопленница-речь.Ходят рыбы, рдея плавниками,Раздувая жабры. На, возьмиИх — бесшумно окающих ртами, —Полухлебом плоти накорми.Мы не рыбы красно-золотые,Наш обычай сестринский таков:В теплом теле ребрышки худыеИ напрасный влажный блеск зрачков.Взмахом бровки мечен путь опасный.Что же мне, как янычару, любЭтот крошечный, летуче-красный,Этот жалкий полумесяц губ?Не серчай, турчанка дорогая,Я с тобой в глухой мешок зашьюсь,Твои речи темные глотая,За тебя кривой воды напьюсь.Ты, Мария — гибнущим подмога.Надо смерть предупредить, уснуть.Я стою у твердого порога. Уходи.Уйди. Еще побудь…
Февраль 1934. Москва * * *Твоим узким плечам под бичами краснеть,Под бичами краснеть, на морозе гореть.Твоим детским рукам утюги поднимать,Утюги поднимать да веревки вязать.Твоим нежным ногам по стеклу босиком,По стеклу босиком да кровавым песком.Ну а мне за тебя черной свечкой гореть,Черной свечкой гореть да молиться не сметь.
1934. * * *Я к губам подношу эту зелень —Эту клейкую клятву листов,Эту клятвопреступную землю:Мать подснежников, кленов, дубков.Погляди, как я крепну и слепну,Подчиняясь смиренным корням,И не слишком ли великолепноОт гремучего парка глазам?А квакуши, как шарики ртути,Голосами сцепляются в шар,И становятся ветками прутьяИ молочною выдумкой пар.
30 апреля 1937 г. * * *Клейкой клятвой липнут почки,Вот звезда скатилась —Это мать сказала дочке,Чтоб не торопилась.— Подожди, — шепнула внятноНеба половина,И ответил шелест скатный:— Мне бы только сына…Стану я совсем другоюЖизнью величаться.Будет зыбка под ногоюЛегкою качаться.Будет муж, прямой и дикий,Кротким и послушным,Без него, как в черной книге,Страшно в мире душном…Подмигнув, на полусловеЗапнулась зарница.Старший брат нахмурил брови.Жалится сестрица.
* * * IК пустой земле невольно припадая,Неравномерной сладкою походкойОна идет — чуть-чуть опережаяПодругу быструю и юношу-погодка.Ее влечет стесненная свободаОдушевляющего недостатка,И, может статься, ясная догадкаВ ее походке хочет задержаться —О том, что эта вешняя погодаДля нас — праматерь гробового свода,И это будет вечно начинаться.
4 мая 1937 г. IIЕсть женщины, сырой земле родные,И каждый шаг их — гулкое рыданье,Сопровождать воскресших и впервыеПриветствовать умерших — их призванье.И ласки требовать у них преступно,И расставаться с ними непосильно.Сегодня — ангел, завтра — червь могильный,А послезавтра — только очертанье…Что было — поступь — станет недоступно…Цветы бессмертны. Небо целокупно.И всё, что будет, — только обещанье.
4 мая 1937 г.Приложение Воспоминания. Эссе
М. Цветаева. История одного посвящения
Равенство дара души и глагола — вот поэт.
Марина ЦветаеваДорогому другу Е. А. И. —
запоздалый свадебный подарок.
М. Ц.1. Уничтожение ценностей
Уезжала моя приятельница в дальний путь, замуж за море. Целые дни и вечера рвали с ней и жгли, днем рвали, вечером жгли, тонны писем и рукописей. Беловики писем. Черновики рукописей. — «Это беречь?» — «Нет, жечь». — «Это жечь?» — «Нет, беречь». «Жечь», естественно, принадлежало ей, «беречь» — мне, — ведь уезжала она. Когда самой не жглось, давала мне. Тогда защитник становился исполнителем приговора.
Гори, гори ясно,Чтобы не погасло!Глянь-ка на небо:Птички летят!
Небо — черный свод камина, птички — черные лохмы истлевшей бумаги. Адовы птички. Небосвод, в аду, огнесвод.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
