Жизнь не сможет навредить мне - Дэвид Гоггинс
В ночь перед первым в моей жизни триатлоном на длинные дистанции я стоял с мамой на палубе огромного пляжного дома в Коне за семь миллионов долларов и смотрел, как лунный свет играет на воде. Большинство людей знают Кону, великолепный город на западном побережье острова Гавайи, и триатлон в целом благодаря чемпионату мира Ironman. Хотя в мире проводится гораздо больше олимпийских дистанций и более коротких спринтерских триатлонов, чем соревнований Ironman, именно первый Ironman в Коне вывел этот вид спорта на международный уровень. Он начинается с заплыва на 2,4 мили, затем следует велосипедная гонка на 112 миль и завершается марафонским забегом. Добавьте к этому жесткие и переменчивые ветра, волнообразные тепловые коридоры, отражающиеся от суровых лавовых полей, и гонка превратит большинство участников в открытые волдыри сырых мучений, но я был здесь не для этого. Я приехал в Кону, чтобы принять участие в менее известной форме еще более интенсивного мазохизма. Я приехал, чтобы побороться за звание Ультрамена.
В течение следующих трех дней мне предстояло проплыть 6,2 мили, проехать 261 милю верхом и пробежать двойной марафон, преодолев весь периметр Большого острова Гавайев. Я снова собирал деньги для Фонда воинов специальных операций, а поскольку после Badwater обо мне писали и брали интервью на камеру, мультимиллионер, которого я никогда не видел, пригласил меня остановиться в его абсурдном дворце на песке в преддверии чемпионата мира Ultraman в ноябре 2006 года.
Это был щедрый жест, но я был настолько сосредоточен на том, чтобы стать самой лучшей версией себя, что блеск не произвел на меня никакого впечатления. В моем сознании я все еще ничего не достигла. Пребывание в его доме только усугубило мою вину. В те времена он никогда бы не пригласил меня отдохнуть с ним в роскошной Коне. Он протянул руку помощи только потому, что я стал кем-то, с кем хотел познакомиться такой богатый парень, как он. Тем не менее я ценил возможность показать маме лучшую жизнь, и всякий раз, когда мне предлагали попробовать, я приглашал ее испытать ее вместе со мной. Она проглотила больше боли, чем все, кого я когда-либо знал, и я хотел напомнить ей, что мы выбрались из этой канавы, в то время как я держал свой собственный взгляд запертым на уровне канализации. Мы больше не жили в той бразильской квартире за семь долларов в месяц, но я все еще платил за нее аренду, и буду платить до конца жизни.
Гонка стартовала с пляжа рядом с пирсом в центре Коны - с той же стартовой линии, что и чемпионат мира Ironman, но на нашем забеге было не так много народу. Во всей группе было всего тридцать спортсменов, в то время как на Ironman их было более 1200! Это была такая маленькая группа, что я мог смотреть каждому из своих соперников в глаза и оценивать их, и именно так я заметил самого тяжелого человека на пляже. Я так и не запомнил его имени, но навсегда запомнил, что он был в инвалидном кресле. Поговорим о сердце. В этом человеке было нечто большее, чем его рост.
Он был великолепен!
С тех пор как я начал служить в BUD/S, я искал таких людей. Мужчин и женщин с неординарным мышлением. В военных спецоперациях меня удивило то, что некоторые ребята жили так обыденно. Они не пытались напрягаться каждый день своей жизни, а я хотел быть рядом с людьми, которые думают и тренируются неординарно 24 часа в сутки, а не только по зову долга. У этого человека были все причины сидеть дома, но он был готов совершить одну из самых сложных гонок в мире, о чем 99,9 % людей даже не подумали бы, и всего лишь с двумя руками! Для меня он был тем, чем являются ультрагонки, и именно поэтому после Badwater я прикипел к этому миру. Для этого спорта не требовался талант. Все дело в сердце и упорном труде, и он давал неустанный вызов за неустанным вызовом, всегда требуя большего.
Но это не значит, что я был хорошо подготовлен к этой гонке. У меня все еще не было велосипеда. Я одолжил его тремя неделями ранее у другого друга. Это был Griffin, сверхдорогой велосипед, сделанный на заказ для моего друга, который был даже больше меня. Я одолжил у него и ботинки с клипсами, которые были чуть меньше клоунского размера. Я заполнил пустое пространство толстыми носками и компрессионной лентой и не нашел времени, чтобы изучить механику велосипеда перед отъездом в Кону. Менять шины, чинить цепи и спицы - всему тому, что я умею делать сейчас, я еще не научился. Я просто одолжил велосипед и проехал более 1000 миль за три недели до Ultraman. Я просыпался в 4 утра и проезжал сотни миль до работы. По выходным я проезжал 125 миль, слезал с велосипеда и бежал марафон, но я сделал всего шесть тренировочных заплывов, только два в открытой воде, а в ультра-октагоне все твои слабые места становятся явными.
Десятикилометровый заплыв должен был занять у меня около двух с половиной часов, но у меня ушло больше трех, и это было больно. Я был одет в гидрокостюм без рукавов для плавучести, но он оказался слишком тесным под мышками, и уже через тридцать минут подмышки начали натирать. Через час соленый край костюма превратился в наждачную бумагу, которая рвала мою кожу при каждом гребке. Я переходила с вольного стиля на боковой и обратно, отчаянно надеясь на комфорт, который так и не наступил. Каждое движение рук рассекало кожу с обеих
сторон до крови.
Выходит из воды в Ultraman
К тому же море было очень неспокойным. Я пил морскую воду, мой живот переворачивало и швыряло, как рыбу, задыхающуюся на свежем воздухе, и меня вырвало не менее полудюжины раз. Из-за боли, плохой механики и сильного течения я плыл по извилистой линии, которая растянулась на семь с половиной миль. И все это для того, чтобы преодолеть дистанцию, которая должна была составлять 6,2 мили. Когда я, пошатываясь, добрался до берега, мои ноги были как желе, а зрение раскачивалось, как телескопический тотализатор во время землетрясения. Мне пришлось лечь, а потом ползти за туалет, где меня снова вырвало. Другие пловцы собрались в зоне перехода, запрыгнули в седла и понеслись в лавовые поля. До конца дня
