Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

Через день или два повторилась та же процедура. Через некоторое время — опять. Словом, парень систематически уносил небольшими пачками краденный им шрифт. Я установил за ним наружное наблюдение. Мой осведомитель, будучи лицом беспартийным и не имевшим связей в подпольной среде, никаких больше полезных данных дать мне не мог.

Последовательное наблюдение установило следующую картину: парень после работы в типографии возвращался к себе домой, вечера он проводил дома. Через несколько дней, в воскресенье, он отправился пешком загород в небольшой дачный посёлок, таща в одной руке довольно тяжёлый узелок, а в другой — как бы картину в раме, завёрнутую в бумагу. Принеся всё это на одну из дач и проведя в ней несколько часов, парень с большими предосторожностями, проверяя, не ведётся ли за ним наблюдение, вернулся домой в город, оставив принесённые им вещи на даче. Однако мои филеры тотчас же доложили мне, что «держаться» им целый день в чужом для них дачном посёлке совершенно невозможно. Наблюдаемый ими дачник часто выходит из дома и разглядывает внимательно всех посторонних. Дачники небольшого посёлка стали разъезжаться. Место пустеет, и вести наружное наблюдение невозможно.

Никаких сомнений в том, что на этой даче поставлена тайная типография какой-то подпольной организацией, для меня не было. На даче поселился «печатник», член этой организации, а наблюдаемый наборщик из типографии разновременно доставляет ему шрифт, рамку для набора, вероятно краску и другие принадлежности. За типографией и «печатниками» надо было следить, а следить доступными мне тогда мерами наружного наблюдения было почти невозможно. Я понимал, что из-за несовершенства розыска я упустил много подробностей. Нам не удалось установить проноса на дачу бумаги. Нам не удалось выяснить никого, кто, вероятно, посещал эту дачу. А время шло.

В августе 1906 года в Саратове иногда появлялись прокламации. Не могу сказать, что их было много для того взбудораженного времени, но они всё-таки периодически появлялись. Могли ли они быть продуктом наблюдаемой мною типографии? В этом был вопрос. Если да, то надо было ликвидировать типографию и обыском подтвердить набор прокламаций. Распространение прокламаций было, по закону, более тяжким преступлением, чем простое их хранение. Если же мы, нагрянувши с обыском в типографию, нашли бы в ней одни только приготовления к печатанию, это явилось бы преждевременным и неразумным розыскным актом.

Однажды мои филеры, только временами проходившие по дачному посёлку, заметили наблюдаемого «дачника», тащившего под мышкой большой свёрток. Вести за ним наблюдение по пустынной окраине было опять-таки невозможно.

Я решил, что типографию надо «ликвидировать» во что бы то ни стало.

Доведя обо всём до сведения властей, т. е. губернатора, прокурора палаты и начальника губернского жандармского управления, я, получив себе на подмогу наряд городовых и того же подполковника Пострилина, опять в ближайшую же ночь повёл отряд на приступ таинственной дачи. На этот раз меня сопровождал другой служащий охранного отделения, состоявший в должности заведующего наружным наблюдением, П.В. Мошков. Мошков знал местность и не раз сам ходил наблюдать за дачей.

Ночь на этот раз выдалась тёмная. Шли мы долго, с трудом разбирая дорогу. Приблизившись к даче, мы оцепили её и, подойдя к запертой наружной двери, постучали. Ответа не было. Никакого света, ни внутри, ни на дворе. Мы легко сорвали с петель наружную дверь и вошли с фонарями в руках в пустую часть дачи. Никого. Вдруг наверху в мезонине послышался шум. Мы бросились туда. В единственной комнате верхнего этажа, слабо освещённой зажжённой свечкой, какой-то неизвестный полуодетый мужчина средних лет старался развязать верёвку готового типографского набора. К моменту нашего появления он уже развязал эту бечёвку и стал разбирать набор. Его схватили дюжие руки нескольких городовых. Задержанный не сопротивлялся, но не отвечал ни на какие вопросы.

Меня, конечно, более всего интересовало: от имени какой организации набран текст прокламации. Разрушить и рассыпать полностью набор задержанному не удалось. Был только слегка развален угол набора, и, в общем, его удалось привести в тот же вид, скрепив развязанную верёвку. На наборе была положена типографская краска, что подтверждало предположение о том, что одна партия прокламаций могла быть уже изготовлена и, вероятно, была вынесена, так как мы не нашли отпечатанных прокламаций. Валялось лишь несколько испорченных оттисков. Подобравши один из таких грязных оттисков с пола, я убедился, что прокламации с девизом «В борьбе обретёшь ты право своё» и за соответствующей подписью были делом местной организации Партии социалистов-революционеров.

Мы наложили лист бумаги из приготовленной в углу комнаты кучи на набор и, пройдя по нему валиком с типографской краской, получили прокламацию Саратовского комитета партии эсеров. Производящий обыск подполковник Пострилин занёс это в протокол. Содержание прокламаций ничем особенным не отличалось от обычно в то время выпускавшихся революционным подпольем листовок. Это был призыв к свержению самодержавия.

Предоставив подполковнику Пострилину закончить официальную сторону обыска, я, забрав с собой своего служащего, зашагал домой. На другой день, сообщив о результатах обыска губернатору и прокурору судебной палаты, я послал обычное донесение о результатах моей розыскной работы в Департамент полиции. В губернском жандармском управлении возникло новое, в порядке 1035-й статьи Устава уголовного судопроизводства, дознание по делу обнаруженной типографии, а я занялся очередной розыскной работой.

Задержание типографии было тогда моим первым успехом в делах такого рода. Скажу кстати, что в дальнейшем, особенно в течение первой половины моей службы в Саратове, когда революционное движение проявлялось весьма активно, мне удалось ликвидировать значительное количество подпольных типографий, но тогда мой успех действительно порадовал меня. Аресты подпольных типографий считались в нашей жандармской среде всегда крупным достижением розыска, и из предыдущего опыта я знал, какое значение придавал Департамент полиции и сами жандармские офицеры успеху в такого рода ликвидациях.

Эта моя удача, однако, вызвала в начальнике губернского жандармского управления раздражение. При моих посещениях управления и разговорах с полковником Померанцевым я заметил, что он, заводя беседу об этой типографии, сомнительно пофыркивал и старался указать мне, что в городе и в губернии не удалось нигде обнаружить прокламаций, набор для которых был нами обнаружен при обыске в ней. Значит, распространения прокламаций не было. Было, по мнению его, только подготовление к печатанию их. Задержано было только одно лицо, ночевавшее в доме, где лежал готовый типографский набор. Не произведена ликвидация той организации, от имени которой составлялось содержание приготовленного текста прокламации.