Николай Попель - Танки повернули на запад

В сенях встретила хозяйка.

- У нас уж стоят начальники. Двое суток, как стоят.

- Пускай их стоят.

В просторной горнице дым коромыслом. Кудрявый капитан в гимнастерке без ремня лихо отплясывает на затоптанном полу. За столом старший лейтенант с напряженным красным лицом выводит нетвердым голосом - "Разпрягайте, хлопцы, конив..."

Две сверх меры веселые молодки суетятся у стола, на котором банки со свиной тушенкой, американской колба- -сой которую бойцы называли "вторым фронтом", тонкими ломтиками английского бекона и крестьянскими кринками (отнюдь не с молоком).

- Кто там еще приперся? - недовольно уставился на открытую дверь старший лейтенант.

Плясун остановился, посмотрел на меня, медленно опустил руки, нерешительно вытянулся.

- Т т-товарищ генерал... Капитан Анисимов... И в замешательстве умолк.

Я видел где-то это толстогубое лицо с кудрями, падавшими на гладкий молодой лоб.

- Какой части?

- Зам по тылу командира...

Минувшей ночью я был в этом полку, занимавшем оборону километрах в восьми к западу от Казатина. Люди два дня не видели горячей пищи, ходили в мокрых валенках - сапоги в тылах, а тылы отстали.

- Собирайтесь, - приказал я капитану. Умолкнувший певец ошалело смотрит на меня, хватает с подоконника шапку, срывает с гвоздя шинель и, пошатываясь, направляется к выходу.

- Разрешите пройти, товарищ генерал.

- Кто вы такой? Удостоверение личности.

Это был начальник полевой почты одной из стрелковых дивизий, действовавших с нами. Я велел Балыкову записать фамилию загулявшего почтовика.

Капитан Анисимов решением Военного совета был разжалован в рядовые и направлен в штрафной батальон.

Но, конечно, дело не решалось наказанием того или иного лоботряса или пенкоснимателя. (Это о них солдаты говорили: "Кому - война, а кому - мать родна".) Слаженность всего механизма наступления зависела от честности и самоотвержения тысяч людей, от множества обстоятельств. Горячая, сытная пища и доставка газет, боеприпасы и обувь, бинты и консервированная кровь, бумага для писем и запчасти для танков - все по-своему важно. Но чем дальше продвигались передовые части, чем больше растягивались коммуникации армии и шире становился ее фронт, тем сложнее было Военному совету решать эти вопросы.

В Попельне, в школьном зале с еще сохранившейся на стене надписью "Gott mit uns", мы с Катуковым собрали начальников политорганов соединений. Каждого из них Катуков поднимал одним и тем же вопросом: "Как кормите бойцов?" Инструкторы поарма дополняли доклады.

Едва я успел выступить, как меня вызвали к ВЧ. Член Военного совета фронта Кальченко спрашивал о Казатине - расчищены ли улицы, помогаем ли местным властям, проводим ли митинги, подбрасываем ли продукты.

- Крепко держите город? - спросил Никифор Тимофеевич.

- Немцам не отдадим.

- А как с Бердичевом? Доложите обстановку. Я признался, что положение на правом фланге не совсем ясно, собираюсь туда ехать.

- Ближайшие пятнадцать минут не выезжайте, - предупредил Кальченко. - С товарищем Катуковым и с вами будет говорить командующий.

Ватутина тоже интересовал Бердичев.

- Поймите, это - ключ к Шепетовке, ко Львову. Возьмете Бердичев, легче дышать будет Киев, у фронта новые возможности появятся. Вечером обязательно доложите обстановку у Бердичева, - закончил Ватутин.

Было решено, что Катуков останется в штабе руководить наступлением, а я немедленно, не дожидаясь конца совещания, выеду к Гетману, корпус которого дрался на правом фланге.

Грузный Гетман в расстегнутой пышной дохе (подарок монгольской делегации, с которым генерал не расставался всю зиму), возвышаясь на маленьком табурете, объяснял мне обстановку у Бердичева. Город сильно укреплен - минные поля, артиллерия, врытые танки. Бригада Гусаковского пыталась взять с ходу. Но обожглась. Понеся потери, откатилась километров на шесть - восемь к востоку.

- Силенок у Гусака маловато,- цедил Гетман.- Стрелковый полк с ним действует - три с половиной солдата. Ночью снова наступали. С севера батальоны Орехова и Карабанова, с юга батальон Боридько. Орехов и Карабанов ворвались в город. А пехота отстала. Немцы за танками дверь захлопнули. Те в окружении теперь кукуют. Думать тошно... Танков двадцать, человек полтораста вместе с автоматчиками... Боридько продвинулся на ноль целых ноль десятых... Гусак горючего просит, боеприпасов, людей...

Гетман сопел, уставившись на карту.

- Понятное дело - немцам Бердичев вот так нужен, - комкор провел ладонью по горлу. - Железные дороги, шоссейные... Надо к Гусаковскому ехать, на месте решать.

Больше от Андрея Лаврентьевича ничего не добьешься. То, что ему известно не доподлинно, с чьих-то сомнительных слов, так при нем и останется. Гетман считает:

лучше отмолчаться, уклониться от ответа, чем доложить недостоверное...

- Если не возражаете, сперва подзаправимся. Ординарец внес два сверкающих алюминиевых котелка с неизменным гороховым супом. Положил на стол пайки ржаного хлеба. Адъютант достал из полевой сумки ложки нержавеющей стали и старательно протер их чистой тряпочкой. Гетман не признавал "генеральской" столовой, личных поваров. Приезжая в части, обедал на батальонной кухне. Единственная роскошь, которую позволял себе командир корпуса,- ложки из нержавеющей стали ("Больно уж легки алюминиевые, в руке не чувствуешь").

- У Гусаковского в бригаде сейчас генерал Ломчетов - представитель штаба фронта. Знаете? - спросил Гетман, обжигаясь супом.

Я кивнул головой.

Гетман сел в сразу накренившийся "виллис". Я забрался в свой транспортер.

Темнело, когда в зарослях кустарника к юго-востоку от Бердичева мы нашли командный пункт Боридько. Беспроволочный солдатский телеграф, как обычно, предупредил комбата о приезде начальства.

Боридько без шинели выскочил из землянки. Замер около "виллиса". Гетман не спеша сошел с машины. Махнул рукой:

- Ладно, там доложишь.

Спустились в добротный блиндаж, отрытый еще немцами. Дверь из толстых досок с железными скобами, стены выложены березовыми кругляшами. Откуда-то украденный раздвижной стол со следами полировки. Немцы всегда обосновывались прочно, землянки оборудовали так, словно будут жить годами. Махорка еще не перебила чужой запах, смешанный с сыростью.

Не раздеваясь, усаживаемся за стол. Боридько докладывает о неудачной ночной атаке. Гетман слушает не перебивая, качает головой в такт словам комбата.

Боридько поглядывает на командира корпуса, на меня. Его возбужденное лицо со светлыми глазами отражает горечь, надежду, предчувствие неприятностей.

- Что, майор, ждешь, когда начальство долбить будет? - поднимает Гетман голову.