Юлия Винер - Былое и выдумки

Да, но это все в других, иностранных, языках. А разве русский мне уже – иностранный? И мне следует изучать его идиомы как иностранные? И употреблять с осторожностью?

Или же упереться, отвергнуть неприглядные новшества, твердо держаться своего лучшего, чистого, устарелого языка?

Все это были вопросы сложные, мучительные, но – досужие. Сказано же, язык развивается по собственным непреложным законам. Причем не только общенациональный язык, но и частный, личный. Ни благими намерениями, ни силовыми методами тут ничего не добьешься. А потому я решила: знакомиться буду, прислушиваться, изучать, вникать буду, а насчет употребления – это уж как само пойдет.

Впрочем, к этому благоразумному решению я пришла далеко не сразу, значительно позже, после неоднократных новых поездок в Россию.

В общей сложности я пока что побывала в российской загранице пять раз. И с каждым разом находила все новые перемены, и не то чтобы однозначно к лучшему или к худшему, а как-то извивами, зигзагами, в разные стороны. Тут бы кстати вспомнить отличную поговорку из разлюбленного мною, но не забытого французского языка: Plus ça change, plus c’est la même chose. Все та же матрешка в новой одежке. Но я все хуже понимала эту переряженную матрешку. И чем больше новых внешних признаков – демократизации? диктаторизации? цивилизации? одичания? глобализации? изоляционизма? не знаю, как и назвать – я находила в Москве, тем все более удивительной и экзотичной она мне казалась.

Следующая моя поездка была уже почти совсем заграничная.

Не вези в Москву никаких подарков, говорили мне опытные знакомые, когда я, после двухлетнего перерыва, снова собралась в Москву. Ни джинсов, ни колготок, ни супов, ни мыла. Все там купишь. В Москве теперь все есть.

На удивление, они оказались правы. Что там колготки с мылом! В Москве теперь было так много всякого всего, что неместному жителю и не разобраться. Впрочем, и местные жители, или, как их теперь обзывали по телевизору, «россияне», они же «обыватели – в хорошем, разумеется, смысле слова», тоже жили в перманентном остолбенении. Вроде и недавняя это перманентность, а закаленный русский (российский? россиянский? как неудобно без «советский»!) народ мгновенно приспособился и ругал сегодняшнюю неразбериху с той же вялой злостью, с какой клял прежнюю упорядоченную действительность.

Мне же, неместному обывателю, ни злоба, ни проклятия были как бы и не по чину. На большой оптимизм при виде ростков нового, свежего тоже не потянуло. Просто ходила я по улицам, общалась со знакомыми и, поверхностно наблюдая процесс построения капитализма в отдельно взятой столице, накопила ворох картинок, сложить которые в общую картину мне, как и прочим обывателям, оказалось не под силу. Слишком много стало в Москве всего. Пусть уж сыплется на бумагу так, как посыпалось тогда на мою отвыкшую голову:

ХОЛДИНГ ЦЕНТР! – орали рекламные щиты по дороге из аэропорта.

ТЕОПРАКТ!

ИНТЕРКОНТ!

ЮРОГОЛД!

РОСИНТЕР!

ГЕОФАКТ!

ИДИГОВ ПРОДУКТ! ОТОН, ОТОН, вОТ ОН какой! – ах, покушаю Идигова продукта (кило еды? – наверняка устарело), полюбуюсь на Отона, вот он какого.

ПРИВАТИЗАЦИЯ!

НАШЕ КРЕДО – СОТРУДНИЧЕСТВО! НАШ ЛОЗУНГ – ДОВЕРИЕ! – вон какие у них теперь были лозунги. Приятно. Тем более, и щиты, хоть недавно стояли, уже по-свойски облупились и обтерхались.

ВАША РЕКЛАМА УКРАСИТ НАШ ГОРОД! – осторожный намек на светлое будущее.

ИМПЭКСТРАНСТРЕЙДИНВЕСТСЕРВИС! Мы с радостью ждем Вас! – да уж, подождать придется, такое сперва прочесть надо.

Радио в машине тем временем шептало, давясь сладкими слюнями: «Разверните Баунти… лучший способ утолить голод… Откусите кусочек Сникерса… вы почувствуете райское блаженство…»

А вот и на стенах надписи, тоже цивилизованные. Родимое трехбуквенное словечко сменилось кое-где культурным, западным, четырехбуквенным. Правда, замена шла пока ощупью, методом проб и ошибок: то оно пишется fuk, то fack, то fuce, а то даже phak.

Сколько новых вывесок на стенах! Прежде всего – банки, банки, банки. Назначение банка – торговать деньгами. Вот не думала, что в Москве аж такой завал этого товара! Стрелки с пышными названиями банков указывали в большие и малые здания, во дворы, в заброшенные переулки, вверх на этажи, вниз в полуподвалы, направо, налево, за углом и в арку. А уж пунктов обмена валюты сколько! У этих даже и названий не было. Просто «currency exchange», либо «eshange», либо лаконично и смело «chang!». Но иностранные слова больше для понту, иностранец в «пункты» ходил редко – то ли обмана боялся, то ли трущихся вокруг мальчиков с накачанными плечами – а больше местные обыватели, делающие свой мелкий бизнес на разнице курсов.

Бизнес! Магическое слово. Такие понятия, как «дело», «предприятие», «контора», начисто вышли из моды, кругом царил бизнес, бизнесмены – и офисы. Искала я как-то полузабытого знакомого в заросшем лебедой переулке при Садовом кольце, спросила наудачу женщину, вышедшую из нежилого на вид дома. «Всех выселили», – ответила женщина. «А здесь теперь что, конторы?» – спросила я. «Какие еще конторы», – снисходительно ответила она. – Офисы тут, женщина, офисы!»

Ну а в «офисах» – «бизнесмены». Кавычки поставлены вовсе не из презрения – бизнесмены эти ворочали порой миллионами долларов – а из-за гротескного несоответствия знакомых слов возникшей действительности. Один мой приятель-химик, сглупа сунувшийся в «бизнес» и чудом выскочивший из него без фатальных потерь, взялся было посредничать в перепродаже килограмма некоего стратегического металла. «А чей это был килограмм? И кто его у кого покупал?» – спросила я. Задумался мой приятель, но объяснить не смог. Страстное зарабатывание денег на торопливой перепродаже всяческого неизвестно кому принадлежащего добра происходило мгновенно, и так же мгновенно мог испариться офисный фантом с секретаршами, компьютерами, факсами, телексами и кожаным креслом президента компании. Где-нибудь в центре, на пятом этаже полупустого дома с крошащимися стенами, проваливающимися лестницами и неработающим лифтом останется чистенько отремонтированное помещение с красивой табличкой на двери, а президент укатит в неизвестном направлении на своей «иномарке».

Иномарка! Еще одно магическое слово, утратившее свое первоначальное значение. Нет, оно, конечно, по-прежнему означало «автомобиль иностранной марки», но сокращение это перешло как бы в иное, высшее измерение, приобрело самодостаточный смысл – в газетах и по телевидению говорили: «Ехали несколько легковых машин и две иномарки». И какие иномарки! Нескончаемо длинные белые «линкольны», тонконогие деликатные «сузуки», солидные «БМВ» и «мерседесы», неизвестные мне вишневые лимузины со скошенными лбами лихо скакали по исковерканным московским мостовым, лавируя между полуметровыми выбоинами и торчащими над поверхностью крышками люков. И в каждом – бизнесмены, бизнесмены, бизнесмены… Порой бизнес в том и заключался, чтобы съездить за границу и там неисповедимыми путями приобрести автомобиль. B газетах этот процесс назывался поэтично: «рождение иномарки».