Дэйв Кинг - King of Russia.Один год в российской Суперлиге

В сердце российского хоккея лежит четко выраженное советское наследие. Хоккеисты находятся под столь же строгим надзором и контролем, как и в тихоновскую эру. Считается, что, если игрокам позволить думать самим за себя (контролировать свои программы общефизической готовности, например), командная дисциплина будет потеряна.

Руководители команды (тренеры, менеджеры и т. д.) не доверяют хоккеистам право принимать ответственность на себя. Игроки не научены думать, они научены выживать. Они взрослеют, но с ними продолжают обращаться, как с детьми. В своей книге Larionov Игорь Ларионов снова и снова подчеркивает это — элементарное отсутствие уважения к личности. Значение имеет только команда и ее общий успех.

Российские тренеры хорошо образованы и кажутся весьма цивилизованными, но они могут обращаться с хоккеистом грубо и иногда очень жестоко. Неоднократно я наблюдал, как в перерывах или на скамейке молодых хоккеистов ругают и распекают до точки, когда, казалось бы, они должны взорваться. Но этого никогда не происходило, и я часто удивлялся, почему они мирились с такими злоупотреблениями. Ответ: Россия, может быть, сегодня и демократия в теории, но ее руководители не умеют действовать демократическими методами. В Северной Америке мы считаем, что великие игроки рождаются с талантом, который нельзя уродовать, и который делает их великими. В России тренеры твердо верят, что великих игроков можно делать, и ключом к этому является обучение. Они считают, что в великих игроков вырастают те, у кого повышенная терпимость к тренировочным нагрузкам, кто может психологически справляться с объемами работы и стрессом лучше, чем средний хоккеист.

Мне было очень увлекательно наблюдать за детьми. В каждой возрастной группе я выделял пару игроков, которые становились для меня ориентирами при наблюдении командных тренировок. Обычно я отбирал одного из лучших, и одного из менее успешных хоккеистов и наблюдал, как они от месяца к месяцу развивались. Увидев, насколько целеустремленно и много они работают на тренировках, понимаешь, что рост их мастерства не обязан ничему иному, кроме большой и тяжелой работы.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти к этому заключению, но, конце концов, меня осенило: да, они делают разнообразные упражнения и да, они растут несколько по-разному, но все это, преимущественно, косметические вещи. Что на самом деле видишь, так это то, что мальчишки становятся мастеровитыми хоккеистами через повторение и огромное количество времени на тренировках. Их подгоняют, но через какое-то время их не надо сильно подгонять — они уже сами гонятся.

Подозреваю, такой же подход практикуется и вне хоккейного мира — в гимнастике, балете, музыке. Когда видишь, откуда они берутся и как они живут — большинство в мрачных, без излишеств, спартанских условиях — начинаешь хорошо понимать, что есть российский спортсмен. Эти дети на своем пути проходят множество испытаний. Их подгоняют как спортсменов. Их подстегивают в школе. Они приходят домой и помогают своим мамам и папам по дому. У них нет всех этих игрушек и развлечений, которые есть у каждого ребенка в Северной Америке. Их жизни не легки. Поэтому, когда они чего-то добиваются, ты за них радуешься, потому что им пришлось упорно работать, чтобы достичь этого. Это не как у нас, где мама и папа носят твой хоккейный баул на каток и с катка, и, если ты хороший игрок, то все тебя одобрительно похлопывают по спине. Там, если ты хороший игрок и не отдал пас, — получишь ниже спины, и вовсе не одобрительно.

В целом, я стал очень уважать спортсменов в России и понимать, как тяжело, должно быть, приходилось предыдущим поколениям — третьякам, фетисовым и ларионовым. Они выступали за свои клубы в условиях той же системы и играли за сборную страны. Когда у других бывали перерывы, какие бы короткие они ни были, этим парням приходилось быть на базе, со сборной командой. У них редко когда было время отдыха — может быть, один месяц в сезон.

Даже сейчас, когда сезон закончился, и более возрастные игроки разъехались по домам, наша молодежь получили всего пять дней отдыха и затем вернулись во дворец спорта. В день, когда мы уезжали, я пришел в свой кабинет забрать пару вещей, и когда я выходил, Кулемин и Ибрагимов выходили на лед. Их было человек 12–13, и они тренировались вплоть до середины мая. Таков российский хоккей. Сезон не заканчивается, пока не закончится весенняя тренировочная сессия. Затем у них бывает отпуск с месяц-полтора. Последнее, что я сделал до своего отъезда, было вето на предложение Гудзика, нашего тренера по силовой подготовке. Он предложил провести еще один сбор, где-нибудь в мае, для всех, кто не уехал домой или не играл за молодежную команду или не участвовал в чемпионате мира. У нас набралось бы, максимум, человек восемь. На это я сказал nyet, и думаю, остальные тренеры вздохнули с облегчением. Последнее, что было нужно хоккеистам, так это дополнительное время на льду. Им была нужна возможность восстановиться после жерновов долгого сезона, как физически, так и ментально.

Что касается нашей тактики, я, будучи североамериканским тренером, собирался делать некоторые вещи иначе, при игре в меньшинстве и в обороне на чужой половине. Я думал, что некоторые концепции мне придется продавливать с трудом, но не пришлось. Хватило нескольких упражнений на тренировках и видеоразборов. Хоккеисты оказались очень восприимчивыми. В своей тренерской деятельности я никогда не упускал возможности предварительно объяснить, почему мы делаем то-то и то-то. Мне не надо просто хорошо выполнить упражнение и затем забыть о нем; нам нужно практическое его использование в игре. Я обнаружил, что хоккеисты в Суперлиге в этом плане очень хороши; мне никогда не приходилось принуждать их принять какую-либо новую мысль или выполнять работу, необходимую для ее реализации. Это, как раз, еще один момент, над которым я задумывался в начале: буду ли я обращаться слишком мягко? Или окажусь слишком жестким для этих ребят? В Германии я был слишком тверд. Здесь я нашел, что мой подход отлично соответствует их уровню самоотдачи, и их ответная реакция на мой вклад была действенной.

Российское общество меняется, и североамериканские ценности приходят все больше, но атмосфера внутри хоккейной раздевалки остается такой же. В ней мало юмора. Раздевалка в Северной Америке — священное место. Там наступает один из моментов, которые хоккеистам нравится больше всего — когда пресса уходит, и раздевалка становится их раздевалкой, где они могут подурачиться, напустить бритвенного крема в коньки соседу, да что угодно, что расслабляет людей и объединяет их в команду. В России такого встретишь немного. Им всем хочется побыть наедине. Они проводят так много времени на тренировках, иногда по три раза в день — две на льду и одна на земле, что просто устают друг от друга. Они постоянно вместе, пять дней из семи. Это сродни монашескому заточению. Поэтому, когда бы им ни выдалось свободное время, время для семьи, они просто хотят выбраться к себе домой, побыть в узком кругу. Им не нужно никакое дополнительное общение. Моими лучшими игроками были россияне, прошедшие Северную Америку. Поиграв с североамериканцами и испытав их влияние, они пока остаются самыми словоохотливыми. И еще они увлекают примером. Благодаря именно им возникала сплоченность, в отличном виде поддерживавшаяся на протяжении большей части сезона. Одной из настоящих загадок в любом командном виде спорта является то, как в команде «развивается химия». Обычно это бывает такой зыбкий, переменчивый процесс; сплоченность может прийти неожиданно и уйти так же резко. Многие годы тренеры и спортивные психологи анализируют, анатомируют и теоретизируют по поводу «химии» коллектива. Многие заключают, что развитием этого процесса можно управлять в рамках своей команды. Я бы предположил, что, хотя некоторые меры по строительству команды могут помочь этому процессу, в целом «химия» развивается на основе повседневной жизни. На тренировке, во время матчей, в раздевалке, в автобусе или самолете, за едой или на собраниях — вот те моменты, когда она возникает.