Екатерина II - Иона Ризнич
1796 год стал для Екатерины крайне неудачным: началась Русско-персидская война. Затем шведский король жестоко оскорбил государыню, отказавшись взять в жены ее внучку. Екатерина пригласила его в Петербург, государыня и весь двор ожидали его, но король так не приехал.
Потом большой пожар уничтожил флот, стоявший в гавани Васильевского острова. «Ну что же? – со свойственным ей оптимизмом писала Екатерина на следующий день, – все, что нам действительно нужно, будет вновь выстроено за это лето… а порт только очистится от хлама».
В начале года монах Авель (в миру Василий Васильев) предсказал ей скорую кончину – через восемь месяцев. Екатерине, узнавшей об этом, стало дурно, и она распорядилась посадить горе-прорицателя в Шлиссельбургскую крепость. Но, видимо, мысль о скорой кончине запала ей в голову.
Смерть
В конце августа императрица возвращалась домой после визита к Нарышкиным в сопровождении Николая Петровича Архарова, недавно назначенного петербургским генерал-губернатором, и заметила в ночном небе падающую звезду.
– Вот вестница скорой смерти моей, – произнесла государыня.
Архаров возразил:
– Ваше Величество всегда чужды были примет и предрассудков.
Но императрица, понимая, что старость, которой она так сильно боялась, берет свое, призналась:
– Чувствую слабость сил.
Временами эта слабость отступала, но ненадолго. Мария Саввишна Перекусихина вспоминала, что утром в день своей смерти императрица проснулась как обычно в шесть часов утра, бодрая и в хорошем расположении духа. Она даже утверждала, что давно не проводила так покойно ночь. А потом вдруг сказала:
– Ныне я умру.
Перекусихина постаралась мысль эту изгнать, но Екатерина, указав на часы, прибавила:
– Смотри! В первый раз они остановились.
– Да и что, матушка? – всполошилась Перекусихина, – пошли за часовщиком и часы опять пойдут.
– Ты увидишь, – спокойно ответила государыня.
Потом прошла к столику, достала 20 тысяч рублей и подарила их своей любимой старой горничной.
Царица, как обычно, выпила кофе и пошла в уборную, но задержалась там непривычно долго. Слуги долго не решались побеспокоить государыню. Когда камеристка Перекусихина и камердинер Зотов все же вошли в помещение, то обнаружили царицу без сознания. Изо рта у нее шла пена, лицо покраснело, она страшно хрипела. Нога оказалась вывихнута. Все приближенные Екатерины были уже людьми немолодыми, и у них сил не хватило сразу перенести императрицу на кровать, поэтому больную поначалу уложили на матрац, постеленный на полу.
Послали за врачом Роджерсоном.
– В мозгу порвалась жила – констатировал он.
Современные доктора формулируют немного иначе: разрыв аневризмы, либо закупорка артерии оторвавшимся тромбом.
Роджерсон сделал все, что мог – поставил к ногам горчичники и пустил кровь, чтобы снизить давление, но эти действия не возымели никакого результата. Медик констатировал паралич. Императрицу даже не удалось причастить. Глотать она не могла, а изо рта шла обильная пена. Вечером началась агония, не прекращавшаяся 12 часов.
Слухи о болезни императрицы быстро распространялись. В ее спальню заходили все новые лица, то были любившие ее люди, наиболее к ней близкие. Большинство из них плакали и выражали крайнее отчаяние. У ног умирающей сидела ее любимая старая фрейлина Протасова и калмычка Мария Степановна Алексеева, над которой Екатерина часто добродушно подшучивала. Обе женщины горько рыдали. Заплаканная Мария Саввишна Перекусихина сидела у изголовья, вытирая пену, бегущую с губ императрицы. Хрипы, вырывавшиеся изо рта больной и их всхлипывания были единственными звуками, нарушавшими тишину в комнате
Послали в Гатчину за великим князем. Павел поначалу испугался. Решил, что матушка приказала его арестовать, но узнав, в чем дело, даже обрадовался и немедленно отправился в Петербург. Он поспешил опечатать все документы матери. Великие князья Александр и Константин явились во дворец, одетые в гатчинские мундиры, которые Екатерина не любила.
Статс-дама графиня Варвара Николаевна Головина вспоминала, что апартаменты государыни наполнились незнакомыми людьми – слугами великого князя, которые суетились и толкали придворных, «с удивлением спрашивавших себя, откуда взялись эти Остготы». «Великий Князь Павел расположился в кабинете за спальней своей матери, так что все, кому он давал распоряжения, проходили мимо Государыни, еще не умершей, как будто ее уже не существовало. Эта профанация Величества, это кощунство, недопустимое по отношению и к последнему из людей, шокировало всех и представляло в неблагоприятном свете разрешавшего это Великого Князя Павла. Так прошла ночь», – писала графиня.
Императрица Екатерина II Алексеевна скончалась на следующий день в 10-м часу утра 6 ноября 1796 года в возрасте 67 лет. Царствовала она 34 года. Когда врач Роджерсон объявил, что для государыни «все кончено», Павел выкрикнул:
– Попа сюда!
Он потребовал, чтобы все сановники немедленно принесли ему присягу. Во время церемонии заметил, что нет Алексея Орлова, и получил ответ, что шестидесятилетний граф сильно болен и лежит в постели. Новоявленный государь приказал Орлову явиться, заметив:
– Я не хочу, чтобы он забыл 28 июня! – это был день трагического события в Ропше.
За Алексеем Григорьевичем послали, граф Орлов-Чесменский приехал во дворец, взял свечу и четко произнес слова присяги. В нем не было замечено никакого смущения.
Похороны
Внезапная смерть государыни породила самые нелепые слухи. Толковали о мести масонов, которые подослали убийцу, оцарапавшего царицу булавкой с ядом кураре. Или же о том, что ее закололи копьем снизу – из нужника.
Шокировало петербуржцев, добавляло неуверенности и то, что Павел велел эксгумировать прах своего отца и перезахоронить его рядом с Екатериной в Петропавловском соборе. Он дошел до того, что приказал открыть выкопанный из земли гроб Петра Федоровича, в котором оказался только «прах от костей, который он приказал целовать», – ужасалась графиня Головина. Далее, Павел распорядился приготовить своим родителям великолепные двойные похороны со всеми церковными и военными церемониями. Сам пешком следовал за шествием и приказал участвовать в церемонии Алексею Орлову, причем тот должен был нести императорскую корону за гробом Петра Федоровича. После этого Орлов выхлопотал себе разрешение уехать за границу.
Большинство придворных пребывали в растерянности, наблюдая за необычной церемонией. «Государыня была положена в открытый гроб, и на голове у нее была золотая корона. Императорская мантия закрывала ее почти до шеи. Вокруг было шесть подсвечников, и напротив священник читал Евангелие. За колоннами на ступенях печально стояли кавалергарды, опираясь на свои карабины. Все было величественно, красиво и религиозно, но гроб с прахом Петра III, стоявший рядом, приводил душу в возмущение. Это было оскорбление, которого и могила не может стереть; это кощунство сына над матерью терзало
