Портреты эпохи: Андрей Вознесенский, Владимир Высоцкий, Юрий Любимов, Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Василий Аксенов… - Зоя Борисовна Богуславская
Несмотря на краткость визита президентской четы, рассчитанную по минутам программу деловых встреч и мест обзора в Москве и Ленинграде, им удалось «войти в контакт» с людьми, не предусмотренными регламентом, как это было на Красной площади, Старом Арбате и на улицах городка писателей в Переделкине.
Фотографии, присланные Нэнси, запечатлели переделкинских жителей, стоявших по бокам улицы Тренева, растроганных, аплодирующих, с охапками полевых цветов. Впоследствии Нэнси вспомнит момент, запечатленный на снимке, где прорвавшаяся сквозь охрану молодая женщина что-то горячо говорит Нэнси, протягивая к ней полные обнаженные руки.
В то утро, 30 мая 1988 года, в Переделкине наступило лето. Пахло молодой сосной, небо, с рассвета едва проглядывавшее из-за облаков, к десяти стало синим, прозрачным. До прихода к нам гости побывали в больнице и в древней переделкинской церкви Преображения в Лучине, где служба не прекращалась многие годы и рядом с которой находится резиденция бывшего патриарха Алексия. Посетили они и могилу Бориса Пастернака, потом с его сыном Евгением Борисовичем прошли на дачу, где предполагалось к 100-летию со дня рождения поэта открыть музей[80]. Спутниками Нэнси были жена посла США в России Ребекка Мэтлок, известная своими фотопортретами, и профессор Дж. Биллингтон, один из известнейших американских славистов, директор Библиотеки конгресса. Встретив гостей у ворот, мы с мужем, поэтом Андреем Вознесенским, увидели, как сомкнулась толпа за вошедшей Нэнси, а она все оборачивалась, пытаясь кому-то ответить.
Пока хозяин показывает гостям арендуемые нами нижние комнаты дачи, перенасыщенные книгами, живописью и просто лишними предметами, я завершаю приготовления к завтраку.
Нэнси – легкая гостья. Она ни от чего не отказывается за столом, когда утомлена, не скрывает этого, переспрашивает, если чего-то не знает.
Ее пребывание оставит запах духов, сходных с запахом подаренного ею букета из фиолетовых гелиотропов и хвойных веток, ощущение цепкости ее взгляда, словно вбирающего в себя картины, стихографику, корешки книг американских поэтов и прозаиков. Но главное – после нее останется ощущение естественности, «нормальности» ее реакции на происходящее, что вовсе не совпадало с представлениями, сложившимися о ней по многим публикациям и рассказам.
В прошлом киноактриса (как и сам Рейган), первая леди сохранила безукоризненную форму, изящество, приобретя с возрастом вдумчивую, заинтересованную манеру слушать. Нэнси внимательна к любому, кто обращался к ней на улице или в офисе, – качество, которым она покорила многих моих соотечественников. В ее манере ходить, сидеть на стуле, как балерина «держа спину», легко носить костюмы и платья разного цвета, покроя, длины не ощущается заданности, «сделанности». Впрочем, умение в любых обстоятельствах вести себя естественно редко бывает приобретенным, это особый дар природы. Одним словом, москвичи заключили, что миссис Рейган обладает не только наблюдательностью, но и талантом привлечь к себе симпатии людей. Таковы были и мои первые впечатления после встречи в Переделкине и той второй, что состоялась 31 мая. Тогдашний прием, устроенный президентской четой в резиденции американского посла в Москве господина Джека Мэтлока и его супруги Ребекки в честь Михаила Сергеевича и Раисы Максимовны Горбачевых, в известном смысле был примечателен для нового времени, когда вчерашние диссиденты и опальные художники, получившие широкое признание на Западе, сидели рядом с Властью. За одними столами с руководителями наших стран можно было увидеть, к примеру, Андрея Дмитриевича Сахарова, Егора Кузьмича Лигачева, Беллу Ахмадулину, Татьяну Толстую, Дмитрия Тимофеевича Язова[81], Николая Ивановича Рыжкова, Юрия Николаевича Афанасьева[82], Владислава Третьяка, Роя Медведева[83], Александра Николаевича Яковлева, Татьяну Заславскую[84] и других. Члены партийной верхушки первых лет перестройки смешались со многими выдающимися представителями отечественной интеллигенции, иные из которых еще вчера не могли быть упомянуты даже в разговоре. В определенном смысле это не имевшее прецедентов в нашем отечестве парадоксальное сочетание на празднестве американо-советского рукопожатия как бы символизировало время гласности, ломки старых устоев в его переходной стадии.
Резиденция посла, разместившаяся в особняке 1914 года, получила название от небольшой церковки (1711 года) с чудесным двориком, что поодаль. Дворик очаровал в свое время художника Василия Поленова, запечатлевшего его в дымчато-лирической миниатюре «Московский дворик», которую можно увидеть в Третьяковке. Приглашенные на прием, пройдя громадный вестибюль, увенчанный высоким куполом, попадали в главный зал с роскошной люстрой работы серебряных дел мастера Мишукова[85], придающей залу величие и благородство.
Ритуал неподвластен бурным переменам века. Новоприбывшие поочередно приближаются к чете Рейган – хозяев, и чете Горбачевых – главных гостей, чтобы поздороваться. Хозяева приема стараются обменяться с подошедшими несколькими фразами, дольше задерживаются со знакомыми.
Затем гости группируются «по интересам». Вдоль стены, демонстрируя скромность, демократизм и лояльность к каждому вошедшему, расположилась партийная верхушка и правительство.
Распределение гостей на 10–12 человек за столом как бы не предполагает привычный табель о рангах, все умело перемешено. За каждым сидит свой «генерал» и обязательно кто-то из молодых, часто только что взошедшая звезда. Мои соседи по столу – Булат Окуджава, Гарри Каспаров, Эдуард Шеварднадзе, жена госсекретаря Шульца, президент Академии наук Гурий Иванович Марчук, маршал Сергей Федорович Ахромеев[86], председатель горисполкома Москвы Лев Николаевич Зайков и кто-то еще. Нэнси Рейган сидит рядом, за «главным» столом с Михаилом Сергеевичем Горбачевым, где я вижу Татьяну Ивановну Заславскую, Джеймса Биллингтона, Андрея Вознесенского, Татьяну Толстую, балерину Нину Ананиашвили, академика Евгения Павловича Велихова и других. Идет обмен репликами, звучит смех, в какойто момент слышу громкий голос Татьяны Толстой за соседним столом: «А почему бы вам, Михаил Сергеевич, не дать мне автограф?» Горбачев, чуть помедлив, улыбаясь, ставит свою подпись на обороте ее пригласительного билета. Он демократичен, дружелюбен, настроение его радостно-приподнятое – он не ведает еще, через какие «тернии» ему предстоит пройти в ближайшие годы. За нашим столом говорят о шахматах, о бардах,
