Александр Александрович Богданов - Коллектив авторов
Гантт и его единомышленники провозгласили «эру технархии»[454]. Они стали пропагандировать идею предоставления правительством властных полномочий «efficiency engineers», чтобы инженеры осуществили «научный менеджмент» в масштабах всей промышленности, организовав ее рационально и на началах «социальной гармонии»[455]. Организация Гантта «Новая машина» просуществовала недолго (1916–1917), а сам он вскоре умер, но его идеи были подхвачены Вебленом в цикле статей и затем в книге «The Engineers and the Price System» (1921).
Ранее Т. Веблен снискал известность книгами «Теория праздного класса» (1899) и «Теория делового предприятия» (1904), а также рядом статей, в которых
– критиковал индивидуалистическую модель «экономического человека» как гедониста-оптимизатора, калькулирующего свои удовольствия и страдания;
– обосновывал необходимость эволюционной экономической науки, изучающей «естественный отбор институтов»;
– рассматривал крупное машинное производство как культуротворческий процесс, формирующий рациональное мышление, основанное на материалистическом применении современного естествознания;
– высмеивал крупных бизнесменов США за иррациональное поведение, основанное на «канонах денежной почтенности», финансовых спекуляциях, хищничестве, паразитизме и «демонстративном потреблении».
Сформулировав дихотомию иррациональности «праздного класса» («мир бизнеса») и рациональности зрелого машинного производства («мир индустрии»), Веблен в книге «Теория делового предприятия» впервые выделил обширный «класс работников умственного труда, связанный с развитием современной индустрии» – инженерно-технических специалистов. А к началу 1920-х годов под воздействием распространения в США «научного менеджмента» Веблен стал проповедовать идеи, получившие (не у него самого) обозначение технократии. Он выступал за передачу власти «Генеральному штабу инженеров и техников», чтобы ИТС в масштабе страны перенесли рациональные методы управления с отдельных предприятий на экономику в целом, прекратили иррациональность конкуренции и расточительства и обеспечили на основании безкризисного прогресса машинного производства достойное существование всех слоев общества.
Веблен рассматривал свою программу как «третий путь между плутократией капитализма и диктатурой пролетариата»[456], полагаясь на ИТС, поскольку они, по его мнению, во-первых, занимают стратегическую позицию в производстве; во-вторых, в отличие от «громоздких» и разнородных рабочих организаций, являются относительно однородной группой и смогут легко самоорганизоваться; в-третьих, для захвата власти им достаточно всеобщей стачки – мирной «революции», после которой они будут компетентно управлять индустриальной системой.
В России идеи Веблена до конца 1920-х годов не были известны, позднее в основном сводились к «технократии» и лишь в 1990-е годы привлекли внимание анализом показного потребления. Можно сказать, что вебленовская концепция технократии складывалась параллельно богдановскому организационному проекту. Богданов также подразумевал действие механизма отбора институтов (но без уклона в социал-дарвинизм, в отличие от Веблена). Он также рассматривал крупное машинное производство как культуротворческий процесс, формирующий рациональное мышление, противоположное «бессознательности обывателей»[457], но свойственное не только ИТС, но и рабочему классу. Он считал свойственной для класса буржуазных собственников тенденцию к «потребительно-паразитическому» вырождению, характерному для всех господствующих классов. Но социологическая концепция Богданова противопоставляла буржуазию прежним господствующим классам именно в том отношении, что буржуазия, переходя от реально-организаторских функций к потребительству и рантьерству, стимулировала рост технической интеллигенции, в которой Богданов в начале 1920-х годов видел социальную группу, становящуюся после мировой войны из «класса в себе» «классом для себя». Он полагал, что техническая интеллигенция будет представлять после войны интересы буржуазии в целом и ограничивать паразитические «рантьерские» элементы.
В связи с этим единственный раз в тезисах Богданова появилось слово «элита»[458]: оно подразумевало верхи технической интеллигенции, привлекаемые после войны в госкомитеты и пр. для решения в национально-государственных масштабах задач по изысканию и разработке природных богатств и наиболее рациональному использованию наличных рабочих сил. С этими задачами Богданов связывал и тенденцию к поддержке частных организационных наук, включая тейлоризм[459].
В русской печати периода появления всеобщей организационной науки мнения о тейлоризме разделились на критические и апологетические. Первые высказывали в основном экономисты-народники и социал-демократы, обличавшие новую «потогонную систему» эксплуатации рабочих. Другого мнения придерживались практики, как сказал бы А. А. Богданов, из «высших слоев технической интеллигенции, перешедших к буржуазному делячеству», и журналисты, выражавшие интересы крупного капитала. Газета московской торгово-промышленной олигархии «Утро России» рассчитывала на помощь тейлоризма в преодолении традиционной российской расхлябанности, а в официальном органе петербургского правительства «Промышленность и торговля» крупным шрифтом выделялось: «При организации предприятия по системе Тейлора тщательный подбор рабочих, строгая регламентация их действий, подчинение их энергии плану работы, разработанному специальным бюро, наконец, дифференцированная сдельная плата приводят к значительному увеличению производительности труда единственно путем введения большей целесообразности в его элементы»[460].
После революции главным проповедником тейлоризма в России стал А. Гастев – «поэт рабочего удара», успевший побывать социал-демократом и анархистом, депутатом одного из первых в истории Совета рабочих депутатов в Костроме (1905) и слесарем на передовом машиностроительном заводе «Новый Айваз» в Петербурге (1913). Гастев был деятелем Пролеткульта, где спорил с Богдановым, а затем организовал Центральный институт труда при поддержке Ленина, который в 1918 году призывал «создать в России изучение и преподавание системы Тейлора, систематическое испытание и приспособление ее»[461] и даже «привлечь американских инженеров» для проведения системы Тейлора по декрету: «Без нее повысить производительность нельзя, а без этого мы не введем социализма»[462].
Гастев, будучи своеобразным поэтом и называя Богданова «схематиком», сопровождал свои идеи о НОТ провоцирующими формулировками: «из края в край мира гуляют мощные грузные психологические потоки, для которых как будто уже нет миллиона голов, есть одна мировая голова. В дальнейшем это тенденция незаметно создаст невозможность индивидуального мышления, претворяясь в объективную психологию целого класса с системами включений, переключений, замыканий»[463].
Современные филистеры и извратители идей Богданова – якобы «историки» и «литературоведы», не зная ни одного российского тейлориста, кроме Гастева, и спекулируя на факте его «пролеткультства», объявляют Гастева последователем Богданова и далее пускаются в рассуждательства о «тоталитаризме». Но, во-первых, в отличие даже от прожектов Гастева, индустриализация «сталинских пятилеток» сопровождалась не просто жесткой дисциплиной, но нередко произвольной нормализацией, основанной на «рекордах», порой подлинных, но подчас и фальсифицированных. Поэтому и Гастев с его институтом, и другие советские деятели НОТ, вроде Ерманского, оказались не нужны и в итоге были репрессированы. Во-вторых, как уже говорилось, на первой Всероссийской конференции по НОТ тейлористские крайности Гастева были отвергнуты, а Богданов прямо противопоставил тейлоризм и подлинно научную организацию труда[464]. В дальнейшем советском движении НОТ Богданов из-за начавшейся травли участия не принимал. Однако, уже возглавив Институт переливания крови, он в своей последней книге именно как врач выступил против тейлористских эффектов повышения производительности труда, достигаемых за счет «одностороннего развития какой-нибудь специальной иногда весьма мелкой функции по “рекордному” типу со всеми шансами на ранний и ускоренный упадок организма»[465].
Богданов не был
