Жаклин Паскарль - Как я была принцессой
Возвращение к нормальной жизни далось мне нелегко. Я очень долго не могла привыкнуть даже к тому, что теперь мне можно в любой момент выйти из дома и для этого не надо спрашивать разрешения у Бахрина. С одеждой вначале тоже были некоторые проблемы. Из Малайзии я привезла с собой только несколько костюмов в мусульманском стиле, поэтому в конце концов мне пришлось отправиться за покупками. Я выбрала скромную и довольно длинную юбку, рубашку с короткими рукавами и мешковатые джинсы, но когда первый раз вышла в этой одежде из дома, то чувствовала себя будто голая. Мне казалось, все прохожие в ужасе оглядываются на меня. Только через несколько дней я заново привыкла к западной манере одеваться и уже не боялась открывать ноги.
Аддин, в отличие от меня, легко привыкал к новому образу жизни. Он совсем не скучал по отцу, наверное, потому, что за свои два года и восемь месяцев очень мало общался с ним и в Тренгану. Я видела, как с каждым днем мой мальчик становится увереннее, как все реже появляется на его лице испуганное выражение, которое я так часто замечала в Малайзии. Через пару недель он уже перестал вздрагивать от резких звуков, на его щечках появился румянец, и он преисполнился энергией и энтузиазмом, как и положено такому малышу. Аддин во всю наслаждался и невиданной прежде физической свободой: он носился по просторным лужайкам в парке, возился в грязи, лепил пирожки из песка – словом, делал все, что раньше запрещалось королевским этикетом. Видя, как он бежит ко мне через детскую площадку, зажимая в кулачке какое-то найденное на земле сокровище, а потом гордо демонстрирует его мне и сестренке, я чувствовала себя почти счастливой.
После довольно долгих поисков я нашла для нас небольшую квартиру в Южном Оакли, в доме с небольшим садиком, чтобы детям было где играть. Часть мебели я получила в подарок от друзей и знакомых, а кое-что купила на распродажах. Единственным украшением нашего жилища стали два ярких коврика и дешевые эстампы на стенах. Кроме того, мне пришлось купить довольно много вещей, без которых мы не могли обойтись: теплую одежду для детей, одеяла, полотенца, постельное белье и стиральную машину. За все это я платила деньгами, которые по решению суда мне разрешили снять со счета мужа в банке. Бахрин настоял на том, чтобы после продажи дома в Карлтоне мы оставили эти деньги в Австралии для ухода от налогов и на случай, если мы надумаем вернуться в Мельбурн.
Я скрупулезно записывала, куда ушло каждое пенни, потраченное на детей или на меня. Наверное, я экономила даже слишком: так, не решившись купить настоящий мебельный гарнитур для гостиной, я ограничилась дешевым диваном-кроватью с наполнителем из поролона, который имел опасную привычку складываться, как перезрелый банан, когда на него садился кто-нибудь, тяжелее двухлетнего ребенка.
Шестнадцатого декабря я собралась с духом и еще раз позвонила Бахрину, но Мак сказала, что он еще не вернулся и ей неизвестно, когда он будет дома. Я оставила свекрови свой новый номер телефона, попросила передать мужу, чтобы он мне позвонил, и побыстрее закруглила разговор. В тот же день к вечеру Бахрин позвонил Лилиан и потребовал объяснить, что случилось с его австралийским счетом. Судя по всему, он решил ликвидировать его, позвонил в банк, и там ему сообщили имя и телефон моего поверенного. Муж не задал ни одного вопроса ни обо мне, ни о детях – только о деньгах.
А ночью он позвонил мне. Едва я успела снять трубку и сказать «алло», как на меня обрушился поток угроз и оскорблений. Первым делом Бахрин потребовал, чтобы я немедленно возвращалась в Малайзию, так как я слишком глупа и неприспособлена, чтобы жить одной с двумя маленькими детьми. Когда я сказала, что не собираюсь больше подчиняться его требованиям, он сменил тактику и стал уверять, что любит меня и очень скучает. На это я ответила, что готова обсудить с ним возможность примирения, но только при условии, что он приедет для переговоров в Австралию, разведется с Элми и мы с ним навсегда переедем в Мельбурн. Выслушав мои требования, Бахрин ненадолго замолчал, а потом вдруг взорвался и начал кричать, что, если я немедленно не вернусь, он убьет мою бабушку и убьет меня, но сначала накажет за непослушание. Я повесила трубку и только тогда обнаружила, что вся дрожу, а к горлу подступила тошнота. Даже находясь на расстоянии в тысячи миль, Бахрин не утратил способность внушать мне ужас. Всю ночь после этого я не спала и мучилась, сомневаясь в своих силах и в правильности выбранного пути.
Уже под утро проснулась Шахира, которую надо было кормить. Я взяла ее к себе в кровать, и она прижалась ко мне всем своим крошечным тельцем. Через несколько минут ко мне в спальню прибежал и Аддин, забрался к нам под одеяло и тут же уснул. А я, лежа без сна, наблюдала, как лунный свет играет на лицах сына и дочери, и прислушивалась к их ровному, спокойному дыханию. В голову лезли страшные мысли о том, что предпримет Бахрин, и про себя я молилась, чтобы предстоящие трудные времена не сломили ни меня, ни детей.
На следующее утро я поспешила предупредить о возможных неприятностях бабушку. Она попеременно то возмущалась, то ахала, когда я рассказывала ей о своей семейной жизни и об угрозах Бахрина. Мы решили, что, пока все не успокоится, ей лучше пожить у друзей. Здоровье бабушки постепенно восстанавливалось: левая часть тела уже начала двигаться, хоть речь и оставалась еще немного затрудненной. Вместе со здоровьем к бабушке возвращалось и чувство юмора. Она так обрадовалась, услышав, что мы с детьми вернулись в Австралию навсегда, что после этого начала поправляться с удвоенной скоростью.
В нашей новой квартире мы с детьми отметили свое первое настоящее Рождество. С каким наслаждением я слушала по радио рождественские песни и покупала подарки для Аддина и Шахиры! В Малайзии дни Рождества всегда были для меня самыми тяжелыми: я особенно скучала по дому, а Бахрин запрещал любой намек на праздник – даже обмен подарками. За все эти годы в Тренгану я только однажды доставала из коробки свою драгоценную елку – Бахрин как-то одолжил ее на праздник своим служащим-филиппинцам. Но Рождество восемьдесят пятого года было совсем другим. Мы с Аддином выбрали настоящую сосну, хоть и немного кривоватую, сами установили ее в гостиной и украсили игрушками, доставшимися от бабушки и купленными в ближайшем супермаркете. За шестьсот фунтов я купила старенький автомобиль, и, разъезжая в нем, мы громко распевали «Олень Рудольф-Красный Нос». Аддин нетерпеливо ждал подарков от Санта-Клауса и повесил на камин носочки для себя и для Шахиры.
Но я, конечно же, понимала, что все это – только затишье перед бурей. В глубине души я не сомневалась, что Бахрин никогда не позволит нам жить спокойно и непременно захочет отомстить.
