Виктор Баранов - Мы из СМЕРШа. «Смерть шпионам!»
Туманов посмотрел на часы, небрежно, как показалось Алексею Михайловичу, взял со стола рапорт и со строгим лицом, глядя прямо в глаза, стал делать ему выговор за то, что этот рапорт – результат всеобщего безделья в их отделе, а проверка работы сотрудников показывает, что многие просто устранились от работы и воспитания личного состава. Вместо того чтобы заниматься делом, собираете материал на своего начальника, тратя на это служебное время! Потом с издевкой отметил, что собранные факты выеденного яйца не стоят и что подобные вопросы надо было решать у себя в отделе – в рабочем порядке! И на эти пустяки майор тратит время, которое он мог бы употребить для усиления боеготовности дивизии, а также время самого полковника, несущего ответственность за всю N-скую армию! Из раздражительной тирады следовало, что Бондарев, хотя и имеет политический опыт работы, не совсем правильно оценил действия своего начальника, а собранные им факты не заслуживают рассмотрения в армейском отделе «Смерша».
Как и многие старшие офицеры, Туманов любил распекать своих подчиненных, встреча с ним никогда не была для них праздником. Вспоминая старую пословицу «Доносчику – первый кнут», он решил разделаться с майором так, чтобы тот заказал себе и друзьям собирать компромат на своего начальника. В его страстном обличении дивизионный отдел уже именовался группой беспринципных бездельников, затеявших склоку между собой, а Сазонов проявляет разгильдяйство, не требуя с каждого работника отчета за каждый час работы, и что это происходит в условиях борьбы с немецко-фашистскими захватчиками, когда каждый должен отдавать все свои силы на разгром врага, а не заниматься пустым делом. И указал при этом на лежащий перед ним рапорт.
Бондарев настолько растерялся под гневным напором упреков, что не мог даже слова вставить в обличительную речь полковника, сидел красный от волнения и не мог понять, что же случилось с Тумановым. Ведь в начале беседы он так внимательно слушал его, не перебивая, не делая замечаний, и вдруг все повернулось против него. Он пытался уточнить, что есть еще и факты, пока не изложенные им, но полковник, шлепнув ладонью по столу, сказал:
– Все понятно, майор. Сазонов даст мне письменное объяснение по ним. А что касается вашего сообщения о том, что ваш начальник и группа проверяющих слушали запрещенную песню «Темная ночь», так тех певцов просто не известили о запрете. И они об этом не знали.
На этом беседа закончилась. Бондарев, удрученный ее результатом, вышел во двор. Был первый, настоящий весенний день: с солнцем, теплом, голубым небом, чириканьем воробьев; но все это уже не для него. Он сел в двуколку и хотел одного – скорее очутиться в своем блиндаже – единственном убежище для него; отнюдь не понятого и оскорбленного в своих лучших намерениях – пресечении всех нарушений и злоупотреблений по службе! И Бондарев уже сам верил, что ехал сюда только с этой целью и совсем забыл о своих радужных мечтаниях – быть начальником отдела! Было обидно, что Туманов даже стакан чая не предложил ему; во рту все пересохло, хотелось пить и есть! И он уже не видел красот весеннего дня, не замечал обратной дороги, а думал только о своем поражении. Привыкший к тем гражданским, довоенным меркам виновности, когда у них в обкоме могли принять любую анонимку на неугодного сотрудника, рассмотреть ее и принять решение о наказании, Бондарев был искренне возмущен тем, что Туманов, располагая такими фактами о служебной деятельности Сазонова, не только не принял их во внимание, но обвинил весь отдел и его лично в безделье. Всю вину за свою неудачу он возлагал на полковника: тот не оценил его партийного долга, не прислушался к изложенным фактам и не дал им надлежащей принципиальной оценки. И он уже намеревался обратиться во фронтовое управление «Смерш» с обжалованием своего рапорта, но передумал, вспомнив слова Кузакова о солидарности особистов. Поэтому Туманов и старался защитить честь мундира и не выносить сор из избы – так объяснил он для себя причину своей неудачной вылазки с рапортом.
Ко времени возвращения солнце уже лежало на горизонте. Обед, принесенный ординарцем, был чуть теплым, но Бондарев, не замечая этого, съел его с аппетитом и без угрызений совести за свое неудавшееся наушничество завалился спать.
Глава XXI
ОПАСЕНИЯ ТУМАНОВА
Когда Бондарев только выехал из Сенежа, Туманов уже звонил своему любимцу Ковалеву: поинтересоваться, как идет проверка, и потом еще долго говорил с ним.
Откровенно сказать, полковник побаивался доносчиков. У него был свой горький опыт по этой части. А случилось это два года назад, после того, как был отведен первый удар немцев от Москвы, когда Западный фронт вытеснил их ценой больших усилий. В то время к нему в отдел из Центра приехала группа сотрудников со сверхсекретным заданием. Особисты действующей армии тогда мало еще знали о вновь созданном в НКВД 4-м управлении – главном штабе диверсий и террора в борьбе с фашистской Германией. Вся его деятельность была окружена глубокой тайной за семью печатями: упоминание о нем в телефонных переговорах и в переписке было строго запрещено.
Приезд группы офицеров из Москвы был прикрыт легендой, связанной с разоблачением абверовской агентуры. К их приезду за двое суток саперы построили мощный блиндаж с перекрытием в три наката, а для охраны был поставлен взвод автоматчиков. Если бы Туманов имел возможность заглянуть в конфиденциальную переписку секретариата НКВД, то ему открылись бы причины возникновения замысла и конечная цель секретной миссии приезжей группы «центровиков». Именно здесь, в переписке, прошло первое сообщение нашей радиоконтрразведки о появлении у немцев мощного радиопропагандистского центра в Варшаве. В ЦК партии сначала не придали значения этому сообщению, считая, что фашистская пропаганда груба и топорна для советских людей, и к тому же слушать радио нашему населению было нечем – радиоприемники были конфискованы в самом начале войны! Так и осталось неизвестным, как в Варшавский центр попал дореволюционный харьковский актер Блюменталь-Тамарин, сын народной артистки Блюменталь-Тамариной, игравшей в Московском Художественном театре. Поступив на службу к немцам, он стал мастером антисоветской пропаганды: создал цикл игровых передач о заседаниях Политбюро. Автор всяческих диалогов, реприз, он сам, имитируя голос Отца народов, произносил монологи, давал реплики в беседах со своими мнимыми кремлевскими соратниками. И очень убедительно изображал Его задушевность и мудрость в беседах с «рабочими», «крестьянами», «интеллигенцией», руководителями Красной Армии, органов НКВД и с бывшими товарищами по партии из троцкистско-зиновьевского блока.
