Мария Дмитренко - Веласкес

Красиво ткала Афина. Вот уже можно угадать и сюжет: спор за владение городом Афины между Нептуном и ею самой. Для острастки своей соперницы по углам ковра Афина выткала четыре сцены. Каждая из них повествовала о каре, которую заслужили люди–герои, дерзнувшие сравнивать себя с богами.

Ничего не видела Арахна, поглощенная своею работой. Уверенно ткала она. Ведь не ремесленницей была, а настоящей художницей. От имени людей выступала и должна была доказать, что сила человеческого искусства выше божественной.

На ковре Арахна изобразила Юпитера, отца богини, похищающего Европу. То был упрек богам, которые, позабыв о долге и величии, спускались на землю поразвлечься. Недостойными были их похождения и любовные утехи, горе и слезы несли они людям.

Ткачихи окончили свою работу. Без судей стало очевидным — победила Арахна. Разгневанная богиня порвала ее ковер, схватила челнок и стукнула им девушку по лбу. Незаслуженно оскорбленная, повесилась Арахна. Возроптал народ, недовольны были и боги. Тогда Паллада вернула сопернице жизнь. Только в наказание гордыни превратила ее в паука: пусть сама она и весь ее род неустанно ткет тончайшую нить.

С той поры живет на земле скромный труженик–паук, искусству которого дивятся люди каждый раз, завидев прозрачный ковер. Осталось за ним и имя девушки — Арахна, по–гречески «паук».

Маэстро отложил книгу. Да, спор между богами и людьми не окончен. Маэстро уже знал, что напишет песнь о труде, полотно, достойное и легендарной ткачихи древнего мира и мудрых народных мастериц.

Инфанта Маргарита пришла на сей раз в мастерскую к маэстро одна. На ней было светлое желтовато–серое платье с черными и красными лентами. За последние годы девочка заметно повзрослела. Ее лицо стало привлекательным, бледные щеки покрыл розовый румянец, а золотистые волосы, причесанные изысканно–модно, делали ее похожей на взрослую даму.

— Мой друг чем–то опечален? — спросил художник у девочки, которая сидела неподвижно, уставившись широко раскрытыми глазами на полотно «Менин».

У Веласкеса с инфантой существовал тайный уговор: они обещали говорить друг другу всегда правду.

Оказалось, что Марию Терезию выдают замуж за Людовика XIV. Веласкес уже знал, что королева Анна, сестра Филиппа IV и регентша французского престола, благодаря настоянию Мазарини склонилась к такому брачному союзу.

Последние годы всем надоевшей войны армия французов наносила сокрушительные удары по войскам испанцев. Были захвачены крепости Мардик, Гравелин, Дюнкерк. Наконец испанская армия во главе с принцам Конде была окончательно разгромлена в Дюнской битве. Но и победители чувствовали себя не совсем уверенно. Единственное, что оставалось обеим державам, это побыстрее заключить мир. Мазарини, достойный преемник Ришелье, предложил Испании переговоры. Три долгих месяца на острове Файзамес велись торги, иначе переговоры нельзя было и назвать. Французский премьер–министр хотел получить от своего разбитого врага как можно больше. Дон Луис де Аро, представлявший Испанию, старался защитить страну от окончательного разграбления. Если бы на то была воля Мазарини, он бы просто включил Испанию в состав французского королевства и покончил дело. Но это он оставлял на будущее, а пока требовал от Филиппа IV передачи Франции провинции Руссильон, острова Сардинии, графств Артуа и Люксембург и ряда других фландрских городов. Наконец с пограничного острова до Мадрида долетела весть, что долгожданный мир подписан.

Пиренейский мир был для Испании не особенно радостным. Уступка северных провинций привела к тому, что Пиренеи стали южной границей Франции. Кроме всего, договор предусматривал брак между Людовиком XIV и Марией Терезией. Принцессе давали громадное приданое — 500 тысяч золотых эскудо в обмен на ее отказ от прав на испанский престол. Теперь оба королевских двора готовились к предстоящей свадьбе. Однако настроение, царившее в мадридском Альказаре, нельзя было назвать праздничным. Вот и маленькая инфанта говорит о замужестве сестры со скорбью.

Дверь в мастерскую распахнулась без стука. Король вошел стремительной походкой возбужденного человека.

— С каких это пор, — начал он сразу, не обращая внимания на поклон маэстро и реверанс инфанты, — мнение короля ничего не значит в государстве?

Секретарь Филиппа IV, бледный от растерянности, пытался ему что–то объяснить, но король не слушал.

— Запомните вы все, — бросил он через плечо заполнившей мастерскую свите, — его достоинства известны мне. Испания дожила до того, что сам папа римский должен был вмешаться, дабы навести порядок.

Веласкес ничего не понимал, хотя дон Веллела делал ему от двери какие–то таинственные знаки.

Его величество подошел к маэстро и взял из его рук кисть. Он отыскал среди красок красную и макнул в нее кисть. Еще мгновение — и на глазах удивленных придворных он быстро написал на картине «Менины», на камзоле маэстро пламенеющий крест ордена Сант — Яго.

После стольких унижений, которые пришлось перенести, Веласкес не почувствовал и радости. Не ощутил он ее и позже, когда на заседании Капитула получил, наконец, из рук дона Гаспара Хуана Альфонсо Перес де Гусман ель Буено графа Ниебла одеяние рыцаря ордена. Его «крестный отец» маркиз де Мальпик от имени короля пригласил маэстро после окончания церемонии пожаловать в Альказар на прием. Стоя во дворце среди придворных с крестом рыцарского ордена на груди, Веласкес мечтал лишь об одном: быстрее покинуть парадные апартаменты и попасть в мастерскую. Там, в тишине, среди картин, он мог спокойно проанализировать событие. В сущности, зачем нужен ему этот орден — общественное признание его аристократического происхождения? Как за долгие годы надоела вся эта мишура!

ПИРЕНЕИ

Маэстро был недоволен. Из его идеи пересмотреть все созданное за годы пребывания в Мадриде ничего хорошего не вышло. Веласкес приказал слугам перенести в мастерскую Башни Сокровищ несколько картин. Потом подолгу их рассматривал, словно видел впервые. Хуан Пареха заранее мог сказать, что из этого получится. Опять маэстро будет их переписывать. Правки, так называемые «пентименты», он делал в картинах постоянно. Но этого ему казалось мало. Нередко на старых полотнах ему вдруг переставали нравиться пейзаж или чья–либо поза. Тогда послушная кисть и краски делали свое дело, и полотно обретало иную жизнь. Знавший дона Диего как самого себя Хуан не ошибся. Маэстро не оставил в покое даже «Бахуса»! Потом он внезапно попросил натянуть для него новый холст.

Через несколько дней на стене мастерской разместилась новая картина «Меркурий и Аргус». Очевидно, добрый Бахус натолкнул художника на мысль написать что–то из античной мифологии. Но как разнились между собой эти два полотна! Персонажи новой картины тоже мало походили на мифических героев, но насколько богаче был ее колорит! Выполненная в сине–зеленоватых тонах, она привлекала контрастами своих цветовых пятен. При сравнении с первым второе полотно казалось более эскизным. Мазок кисти тут стал несколько шире и легче.