А. Лидин - Сказания о русских витязях

— Нет, — сказал ему Светлосан, — совету твоему не могу я последовать: возможно ли мне без угрызения совести оставить человеческий род в опасности, когда имею способ ему помочь? В словах твоих нашел я неоспоримое доказательство, которым легко могу разрушить заблуждение Великого Могола и вывести наружу жреческое корыстолюбие, проливающее неповинных кровь. Я намерен теперь же поехать к индийскому государю и представить ему ясно его лютость. Ежели же он, несмотря на истины, кои я ему предложу, вздумает еще и нас предать несправедливому своему осуждению, то я употреблю тогда на отмщение гостеприимства и правосудия данную мне от Чернобога силу и Левсилов меч, который прошу тебя мне вверить и оставить его у меня потуда, пока мы найдем несчастного твоего друга.

Сказав сие, приказал он Бориполку сыскать своих коней, а Русу одеться в прежнее свое платье; между тем сам скинул с себя свой меч и отдал варягу, а Левсилов препоясал на себя. Когда Рус переоделся, а Бориполк привел коней, то, не медля нимало, поехали они все трое в Агру. Во время их пути освобожденный от пламени варяг, удивлялся Светлосановой храбрости и великодушию, обещался вечно за ним последовать и принимать вкупе беды и трудности. Славенский князь со своей стороны обнадеживал его своею дружбою и обещал ему разделить с ним равномерно и счастье свое, ежели окончит благополучно свое предприятие и взойдет на престол своего родителя. Обещание сие усугубило к нему преданность Русову и вселило в него великое желание прилепиться навеки к Светлосану. В сих и подобных сим уверениях проехали они большую часть дороги; и когда солнце испустило семицветные свои лучи на половину земного круга, тогда подъезжали уже они к столице индийской, из предместья коей выходила насупротив им превеликая толпа вооруженных луками и копьями людей.

Это была погоня, посланная за ними от Могола и предводимая жрецами, которых славяне разогнали. Сия толпа окружила вскоре северных жителей и хотела было употребить наглость, чтоб принудить их к сдаче, но Светлосан объявил сей дерзновенной куче, что он никого не оставит из нее жива, ежели осмелятся малое сделать им огорчение, но что своею волею поедут они сами в город и предстанут пред их государем. Индийцы немедленно согласились на его предложение и, окружа отвсюду славян, пошли за ними в Агру.

По вступлении их в сей город, народ сбегался со всех сторон, чтобы увидеть таких особ, которые вдвоем одолели и разогнали великое число людей. Наиболее всех привлекал к себе народные взоры Славенский князь: благородный его вид и величественная осанка не иначе его им представляли, как богом, начальствующим в бранях. Индийцы с первого на него взгляда почувствовали к нему великую любовь и почтение и внутренне желали иметь его своим государем. До самого Моголова дворца проводили они Светлосана, не спущая с него глаз, прося богов покровительствовать его и умягчить в пользу его Моголово сердце.

До приезда славян ко дворцу уже индийский государь предуведомлен был об их прибытии и повелел представить их пред себя. Он назывался Абубекиром; нрава был кроткого, но легковерного; разгорячался за ничто и ничем также и смягчался; впрочем, был любитель достоинства и добродетели. Когда славяне предстали пред него, тогда сей император, осматривая их одного за другим, ощутил к Светлосану подобные народным чувствования, ибо внешние сего князя качества представили ему оного витязем, и таковым, каковых он между человеками не видывал, а разве знал по описаниям бытийным. Сие удивление и любовь, которые мы чувствуем к достоинствам, пременили его гнев, которым было он сначала распалился, в приязнь к Славенскому князю и в сладостное удовольствие на него взирать. Пребыв таким образом некоторое время в рассматривании его, напоследок, пресекши молчание, сказал ему:

— Иностранец! Какое ты имел право прервать священный порядок жертвоприношения, исторгнуть от потребления жертву, коей заклинание ласкало меня оживлением моего сына и возвращением его супруги, а сверх того, уничтожая почтение к священному сану (указывая на предстоявших жрецов), разогнать дерзновенно сих богослужителей и умертвить из содружества их великое число?

Посем он умолк, ожидая ответа у Славенского князя, который, нимало не будучи смущен его вопросом, ответствовал ему бодро следующей речью:

— Великий обладатель Индии! Многие случаи являют отвне совсем противный вид, нежели каковой имеют во внутренности своего существа; наше приключение сего есть рода. Но я потщуся явить его твоему правосудию таковым, каково оно есть в самой вещи. Я не имел никакой причины досадовать на сих священнослужителей и не с тем проезжал пространную твою державу, чтобы нанести тебе в особе их оскорбление; но бесчеловечное их зверство раздражило мое терпение и неволею исторгло мой меч на защиту неповинно умерщвляемого моего единоземца. Ты бы сам, государь, будучи на моем месте, учинил то же, ибо какое варварское сердце может спокойно смотреть на умерщвление неповинного человека и не подвигнуться на сожаление и гнев? Вот сия несчастная и непорочная жертва, которую стремилось предать пламени корыстолюбие сих святош. Не удивляйся изречению сему, государь! Чистосердечие мое докажет тебе ясно все их коварство и лицемерие, какими исторгли они у тебя соизволение на погибель неповинных, дабы утучнять себя корыстями с оных. Ты сам представь, государь, свойственно ль быть богам лютее людей? И возможно ль, не погружаясь в беззаконие, приписывать божеству такое повеление, чтоб для сыскания единого беззаконника умерщвлять тьмы неповинных людей? А ежели без воли их предавать человека смерти, не имея на него ни малейшего подозрения в злодействе, и для единой токмо надежды обрести в нем, по погублении его, виновника злу, то какая уже несправедливость может превзойти адское сие неправосудие? Но ты в этом неповинен, государь! Извиняет тебя в сем родительская твоя горячность к сыну и хитросплетенное жреческое коварство, скрывающееся под видом твоей пользы и облекшееся силою мнимого божеского повеления, чтоб истреблять неповинных иностранцев. Всему этому виною есть сей варвар (указывая на первосвященника) и нечестивые его сообщники: их алчность к собранию имения употребила во зло неповинным человекам несчастье твоей породы, божеское проречение и твое чадолюбие. Не сомневайся в истине моих слов, государь: извет мой окажет тебе ясно, что небесное проречение иной заключает в себе смысл, нежели каковой ему дало гнусное их любо-имение. По сему их адскому коварству и поносной к тебе верности и о прочих суди их поступках. Но чтобы долее не подвергать неповинных неправедному умерщвлению, и душу твою избавить от обольщения сих ненасытимых гарпий, так ведай, государь, что божеский глас изобличает в умерщвлении твоего любезного сына и в похищении прекрасной его супруги гнусного чародея эфиопа, лютого и коварного Карачуна, а в яснейшее доказательство моих слов прочти заглавные буквы прореченных семи строк боговещалищем, которые изображают точно имя Карачуна.