Давид Драгунский - Годы в броне
И задача эта была выполнена. То, что не смогло сделать оружие, сделали люди, их железная воля.
На время нам удалось остановить вражеские атаки. Это позволило совершить небольшую перегруппировку - расставить лучшим образом артиллерийские батареи, выдвинуть вперед две танковые роты, создать резерв, оттянуть из фольварка штаб бригады: дома польского хутора являлись слишком хорошим ориентиром для авиации и артиллерии противника.
Я со своим штабом обосновался в глубоком овраге. Каким-то чудом добрался до нас гонец от Федорова. От гонца мы узнали о больших успехах батальона. Нашим танкистам удалось разгромить несколько немецких подразделений. Но этим они не ограничились. Продолжая стремительно наступать, батальон Федорова утром оказался на станции Островец, в глубоком тылу врага. Гитлеровцы, естественно, никак не ожидали появления советских танков и не среагировали должным образом на подходившую колонну. Наоборот, они были убеждены, что приближаются их собственные танки. В это время на станции как раз разгружался эшелон с танками, и гитлеровцы спохватились только тогда, когда в них полетели фугасные и зажигательные снаряды. Паника началась невероятная. Горели танки, вагоны, машины, метались беспомощные солдаты. На площади одна из танковых рот батальона Федорова наткнулась на батальон пехоты, выстроившийся с ложками и котелками у походных кухонь в ожидании завтрака.
Всего полчаса потребовалось нашему комбату, чтобы завершить разгром вражеского гарнизона. Федоров понимал, что дальше оставаться в Островце нельзя, и повернул батальон назад - навстречу главным силам бригады. Но нас в тот день он не нашел. Мы вели тяжелые бои восточнее Островца.
К вечеру положение на нашем участке осложнилось. Артиллерийский полк расстрелял почти весь боекомплект и потерял много орудий. Серьезные потери понес 2-й батальон. Поредели роты автоматчиков. Вышел из строя командирский танк, и я лишился связи с Федоровым и Осадчим. Как хотелось в тот момент, чтобы их батальоны ударили с тыла - это могло бы спасти положение.
В разгар боев противник захватил наши легковые машины. Бои приняли невероятно тяжелый характер. Все, кто мог еще стоять на ногах, вооружившись пистолетами, автоматами, гранатами, пулеметами и просто ракетницами, вели оборонительный бой. Все было пущено в ход. Мы готовы были идти врукопашную.
Охрипшими голосами передавалась команда: "Бить по пехоте, отсечь ее от танков!" В этом мы видели единственное спасение, ведь танки без пехоты не могли в предвечерние сумерки вести наступление на глубокий овраг, в котором мы залегли. А сумерки сгущались с каждой минутой. И вдруг прекратились бомбардировки с воздуха, замерли на земле танки, залегла немецкая пехота. (Только на следующий день узнал я причину, заставившую фашистов остановить наступление. К ним в тыл вышел батальон Федорова, а на правом фланге появились танки Осадчего.)
Спасительная ночь густой мглой окутала наш овраг, и мы воспрянули духом, хотя положение наше по-прежнему было не из веселых. Я остался с экипажами без танков, с расчетами без орудий, со связистами без радиостанций, с шоферами без машин. Потери были велики, но, несмотря на это, бригада продолжала жить и бороться. Старченко привел в порядок свой батальон, мы пополнились подошедшими разведчиками, саперами. После этого пешая группа, с которой я решил прорывать вражеское кольцо, чтобы соединиться со своими танковыми батальонами, достигла тысячи человек.
Мы начали готовиться к ночному броску. Но и противник перегруппировывал силы, намереваясь с наступлением рассвета окончательно расправиться с нами. Свою пехоту немцы расположили по восточным склонам нашего оврага, расставили десятки пулеметов, несколько минометных батарей, танками опоясали все выходы из нашего района. Главный расчет они строили на том, что мы наверняка испугаемся танкового заслона, бросимся в сторону засевшей пехоты и попадем под ее мощный пулеметный и автоматный огонь, от которого не спастись.
Но гитлеровцы забыли, что имеют дело с опытными танкистами, знающими не только сильные, но и слабые стороны танков.
Для нас не было секретом, что ночью они слепы, прицельный огонь их неточен, управление неустойчиво.
Без малейших колебаний я принял решение нанести главный удар по танковой группировке врага. Успех ночной атаки зависел от нашей дисциплины, организованности и решительности.
Небольшая группа автоматчиков огнем и демонстративными действиями привлекла к себе внимание немецких пехотинцев, которым показалось, что мы попадаем в искусно расставленные сети. На самом же деле мы приступили к реализации намеченного плана. Условный сигнал - и сотни людей поползли по мокрой траве в направлении немецких танков. Одежда наша сразу пропиталась росой. Люди, целые сутки не бравшие в рот ни крошки хлеба, продвигались с трудом, теряя последние силы. На преодоление трехсот - четырехсот метров ушло более часа. И все-таки цель была достигнута. Оказавшись рядом с танками, в мертвой зоне, где огонь их не так уж опасен, все мы вскочили на ноги и с криком "ура!" бросились к танкам. Мы забрасывали их гранатами, швыряли в моторные люки траву, землю, все, что попадалось под руку. Ярость людей была так велика, что они крушили все встречавшееся на пути. Немецкие танкисты, не на шутку перепугавшись, задраились в своих бронированных коробках.
В поединке с фашистскими танками победа осталась за нами. Прорвав боевые порядки врага, мы ринулись на соединение с нашими батальонами. Позади остался еще один трудный боевой день. А сколько таких дней на счету у каждого фронтовика! На рассвете вышли к большому полю. На нем кое-где еще торчали головки лука, репы, моркови. Все накинулись на овощи и стали есть. Подкрепившись таким образом, мы вновь обрели силы для двадцатипятикилометрового броска к фронту.
Перед Опатувом столкнулись с еще одной немецкой частью, занявшей оборону на нашем пути. Но теперь, после соединения с батальонами Осадчего и Федорова, мы без особого труда разгромили ее, а утром уже были в расположении войск родной 3-й гвардейской танковой армии.
В середине дня в большом штабном автобусе, загнанном по самую крышу в глубокую яму, состоялась встреча с командиром корпуса генералом Василием Андреевичем Митрофановым. Мне хотелось, чтобы он знал, какую горечь и обиду пережил я за вчерашний день. Генерал молча слушал мой доклад, не прерывал даже тогда, когда посыпались упреки по адресу штаба корпуса. Он хорошо понимал мое состояние.
- Как же, товарищ генерал, действовать без связи, без разведки, в одиночку? Почему вы не разрешили мне остановиться у Лагува, мало того, потребовали выполнения нереальной задачи? Что я мог сделать один без поддержки главных сил корпуса?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});