Георгий Осипов - «Все объекты разбомбили мы дотла!» Летчик-бомбардировщик вспоминает

Во второй эскадрилье загорелся от прямого попадания зенитного снаряда и, круто снижаясь, развалился на части самолет командира звена лейтенанта Щеголева В. Н. со штурманом старшим сержантом Ковалевым П. П., стрелком-радистом Ампилоговым Н. Т. и воздушным стрелком Ропкой.

Одной из причин этих тяжелых потерь был шаблон в тактике нанесения повторного удара, в котором направление захода, высота бомбометания и маневр в районе цели были выполнены почти в точности, как в первом ударе.

За ужином летный состав сидел в подавленном состоянии.

— Давайте помянем не вернувшихся с боевого задания наших восьмерых товарищей, — предложил Черкасов.

— Не буду. Они еще могут вернуться. Таких случаев было много, — возразил Рудь.

— Вряд ли вернутся. Самолет Щеголева был поражен прямым попаданием зенитного снаряда и на крутом снижении развалился на части, — выразил сомнение Погудин.

— А я видел, как бомбардировщик Аввакумова перевернулся на спину и стремительно полетел к земле, — добавил Черкасов.

— Стрелкачи! Кто из вас видел, как подбитые самолеты врезались в землю? — спросил Рудь.

Наступило молчание.

— Ну вот, что я вам говорил. Давайте лучше пожелаем, чтобы наши товарищи быстрее возвратились в полк, — предложил Рудь.

— Жизнь летчика полна смертельного риска. За малейшие ошибки он расплачивается падением, — заметил Погудин.

— Ерунда! Наш боевой опыт учит, что опытные смелые летчики умеют не делать ошибок или исправляют допущенные промахи, побеждают и выходят живыми из сложнейших положений, — возразил стрелок-радист Зеленков И. И.

— Боевой опыт, боевой опыт! Если он чему-нибудь и учит, так это только тому, что в боевом вылете следует ждать черт знает что, — сказал Черкасов.

— Что же, по-вашему, каждый раз надо быть готовым к смерти и к бессмертной славе, как говорил Маяковский? — спросил Рудь.

— Я этого не говорил. Против неожиданностей надо держать высокий уровень боевой подготовки и боевой готовности, — ответил Черкасов.

— Бросьте этот спор. Мы должны летать и бить фашистов, пока живы, а наша слава пусть будет бессмертной, — примирительно произнес Рябов П. П.

— Судьба Аввакумова и Щеголева ждет всех нас, — негромко заметил Иван Иванович Каменский, сидевший рядом со мной.

— Гнилая твоя теория, Иван! — возразил ему Гладков. — По-твоему, через тридцать боевых вылетов каждый из нас должен погибнуть, а мы с тобой выполнили уже больше семидесяти вылетов. Примерно по столько же боевых вылетов у Осипова, Архангельского, Рудя и Муратова, и ничего — еще летаем.

— Это не моя теория, а теория вероятностей. Кто-то может выполнить и по сто, и по двести вылетов, но в среднем за все время боевых действий нашего полка на всех фронтах на каждые тридцать боевых вылетов приходится одна боевая потеря самолета, — обиженно сказал Каменский.

— Осипов, а ты что думаешь об этой фатальной неизбежности гибели? — спросил меня Гладков.

Я ответил, что расчеты Каменского впечатляют, но наши летчики привыкли к смертельному риску в бою и никогда не свыкнутся с реальностью смерти. Должна быть надежда, и она у каждого есть.

— Ладно, Иван. Только ты свою теорию не распространяй среди летного состава и не порть им настроение, а нам — обедню, — сказал Гладков, обращаясь к Каменскому, и отошел к своему заместителю Чижикову, сидевшему в стороне.

Чижиков сидел за столом, подперев голову ладонями рук, и отрешенно смотрел невидящими глазами перед собой. Маленькое лицо его покраснело. Гладков присел рядом с ним и спросил:

— О чем ты загрустил, мой боевой заместитель?

— Да просто так, — встрепенулся Чижиков.

— А все-таки? — не отставал Гладков.

— Да вот, командир, думаю. Война идет второй год, и конца ей не видно. Вчера погиб Ромащенко, сегодня экипажи Щеголева и Аввакумова.

— Ну и что? На то и война.

— А то, что главное, командир, надо остаться живым, а все остальное — мелочь по сравнению с этим.

— Откуда у тебя такие идиотские мысли? — с возмущением спросил Гладков.

— Привез из боевого вылета на Миллеровский аэродром, увидев, как над целью взорвался самолет Щеголева и как его пылающие обломки падали на землю. Никто не успел даже воспользоваться парашютом. Их уже нет, а мы ужинаем.

— Ты сошел с ума, потому что увидел эту смерть. Мне это чувство знакомо. Я пережил подобное, когда все девять бомбардировщиков нашей эскадрильи подожгли «мессера» над Ельней и я, выбросившись из горящего самолета, висел на парашюте. А теперь привык. Забудешь об этом и ты. Нам, Чижиков, предстоит долго воевать, и мы встретим еще кое-что пострашнее сегодняшнего. Смотри, не скажи этого еще кому-нибудь.

— Командир, я ведь и хотел сказать, что нам надо жить, чтобы победить, — оправдывался Чижиков.

— Это другое дело.

Первая действительная встреча с опасностью, когда на глазах у тебя сбивают соседние самолеты, конечно, производила впечатление. После такой встречи некоторые задавали себе фатальный вопрос: «Что же будет со мной?»

В этих условиях поддержкой каждого была целеустремленность на защиту Родины и на выполнение своего воинского долга. Каждый из нас в эскадрилье и полку знал, за что и во имя чего он воюет. Это было главной духовной поддержкой в трудную минуту.

18 декабря утром, когда самолеты на аэродроме еще были окутаны туманом, нашей эскадрилье поставили задачу уничтожить немецкие транспортные самолеты на аэродроме Глубокой. Вместе с нашими четырьмя самолетами в общей группе должны были лететь и три бомбардировщика второй эскадрильи. Действовать предстояло без прикрытия истребителей. Ветер сдул туман, и по небу клочьями пены неслись низкие облака.

Построив боевой порядок в колонну звеньев, мы взяли курс на цель. За Доном облачность разорвалась до 6–7 баллов.

Выйдя на аэродром противника у Глубокой, мы обнаружили, что самолетов на нем нет, а на железнодорожной станции стоит эшелон и скопилось до шестидесяти автомашин и несколько танков. Передаю по радио о том, что будем бомбить запасную цель, и захожу на железнодорожную станцию с юга.

— Бомбы сброшены, горят восемь машин. Несколько бомб попали в эшелон и железнодорожные пути, — докладывает Желонкин.

Беру курс на свой аэродром, и без всякого противодействия мы возвращаемся. Но облачность уплотнилась и еще больше понизилась. Заход на посадку выполняем на высоте сто метров.

Не успели мы закончить доклад о результатах удара, как командир полка поставил задачу немедленно по готовности самолетов нанести удар по скоплению войск противника в Дегтево, расположенном на реке Калитва в пятидесяти километрах северо-восточнее Миллерово. К цели летели на высоте сто-двести метров. В Дегтево севернее и западнее населенного пункта на большой площади скопилось много артиллерии, войск, автомашин и повозок.