Борис Соколов - Вольф Мессинг

1) не разрешенных Министерством здравоохранения и медицинской промышленности Российской Федерации методов и методик психологического и психотерапевтического воздействия;

2) методов и средств оккультно-мистического и религиозного происхождения.

2. Руководителям органов здравоохранения субъектов Российской Федерации обеспечить строгий контроль за соблюдением части шестой статьи 57 Основ законодательства об охране здоровья граждан о запрещении проведения сеансов массового целительства, в том числе с использованием средств массовой информации; принимать все предусмотренные законом меры при выявлении нарушителей.

3. Применение разрешенных Министерством здравоохранения и медицинской промышленности Российской Федерации методов и методик психологического и психотерапевтического воздействия допускается только при наличии лицензии на данный вид деятельности в учреждениях здравоохранения, при условии тщательного отбора пациентов на индивидуальном приеме.

4. К работе по указанным методам и методикам допускаются специалисты, имеющие соответствующую подготовку по психиатрии, наркологии, психотерапии, медицинской психологии и получившие в установленном порядке сертификат специалиста по указанным специальностям».

Таким образом, применение гипноза разрешено только врачам-специалистам, лишь в медицинских целях и только в стенах медицинских учреждений.

Н. Н. Китаев в своей книге о Мессинге приводит случай, когда сам следователь был привлечен к уголовной ответственности за использование гипноза в процессе дознания. Некто Л. И. Захаров, следователь 12-го участка военного трибунала Южного округа путей сообщения, занимавшийся делом о получении угля посредством подложных чеков в городе Екатеринославе (ныне Днепропетровск), «с целью всестороннего исследования дела и ввиду того, что обвиняемые отказывались назвать своих соучастников», в сентябре 1923 года подверг гипнотическому усыплению обвиняемых Максима Похалюка и Александра Ходушкина. В приговоре Екатеринославского окружного суда ход событий изложен следующим образом: «Следователь Захаров, пригласив для производства гипнотического усыпления гастролировавшего в то время в Екатеринославе специалиста по гипнотизму врача Котковского, предложил следователю Павловскому и врачу Михштейнштейну быть понятыми при гипнотическом сеансе. При этом врач Котковский перед началом сеанса предупредил обвиняемых, что усыпление возможно лишь при условии их полного согласия, которое они дали. Когда обвиняемый Похалюк стал впадать в сонное состояние, с ним произошел истерический припадок, выразившийся в сильном душевном волнении и сопровождавшийся отдельными выкриками: “я не виноват", “губят мою молодость и честь”… При этом Похалюк судорожно бился всем телом о нары, на которых он лежал во время сеанса».

В результате был составлен акт о том, что «явления эти вызваны действием гипноза на психику Похалюка, действовавшего в силу отсутствия внутренней воли при даче согласия подвергнуться гипнотическому усыплению, и так как продолжение сеанса усыпления могло отразиться и в его дальнейшей жизни тяжелыми психическими осложнениями, сеанс был прерван и Похалюк был приведен в нормальное состояние». Аналогичные явления стали происходить и при усыплении обвиняемого Ходушкина, чья гипнотизация была немедленно прервана.

Суд, «имея в виду, что такое применение способа допроса подследственных является явно незаконным и противоречащим нашим уголовно-процессуальным нормам и всей нашей уголовной политике, признал Льва Иосифовича Захарова виновным в том, что, будучи следователем, допустил незаконный допрос подследственных путем их гипнотического усыпления, чем причинил им душевную и физическую боль, то есть виновным в преступлении, предусмотренном 112 ст. УК» (эта статья карает за принуждение к даче показаний при допросе путем применения незаконных мер. — Б. С.). Захаров получил один год лишения свободы условно.

Сторонником использования методов гипноза в интересах следствия был профессор М. В. Гаккебуш, который в 1920-е годы возглавлял секцию криминально-психологических и психопатологических исследований киевского Института научно-судебной экспертизы. Он утверждал: «Наши эксперименты не являются новыми. Литература весьма богата подобными опытами. Но я считаю необходимым вновь вернуться к ним, так как мы в настоящее время подходим вплотную к вопросу о применении гипноза в следствии для обнаружения истины. Я лично считаю возможным утвердительно отвечать на данный вопрос».

Гаккебуш описал несколько случаев, когда от пациентов, погруженных в глубокий гипноз, врачи смогли получить сведения компрометирующие их (в том числе признание в гомосексуальных наклонностях, перечисление фамилий тех, кто нарушал режим в больнице, признания, что героические эпизоды их биографии вымышлены, и т. д.). Профессор так аргументировал применение методов гипноза при ведении следствия: «Выдвигавшиеся некоторыми принципиальные возражения против применения гипноза в целях следствия по мотивам будто бы неэтичности такого применения едва ли заслуживают внимания. Почему этично определить наличность, допустим, в легком или мышце потерпевшего пули, всаженной ему туда напавшим бандитом, и неэтично прибегать к гипнозу для того, чтобы помочь выяснению вопроса, кто из двух подозреваемых совершил то или иное убийство?

Говорят, что гипноз недопустим, потому что, допрашивая человека в гипнотическом состоянии, мы лишаем его права не отвечать вовсе на задаваемые ему вопросы (право, даваемое судом). Полагаю, что и с этим едва ли можно согласиться. Нельзя же ставить в зависимость от желания или нежелания правонарушителя самую возможность открытия истины. Наконец, возьмем тот перекрестный допрос, которым подвергают следователи, а потом и стороны подозреваемого, допрос, во время которого нередко удается уличить во лжи обвиняемого или свидетеля. Ведь если бы было возможно прислушиваться к желанию допрашиваемого, то нет никакого сомнения, что это согласие ведущий следствие получал бы очень редко. Тут невольно напрашивается сравнение с мастерским изображением следствия, данным Достоевским в “Преступлении и наказании”. Вспомните Порфирия, этого талантливейшего следователя. Его манера доискиваться правды, вызывающая у нас восхищение, едва ли свободна от тех упреков, которые, как я только что указал, высказываются в отношении гипноза».

Гаккебуш пытался использовать гипноз тайно, чтобы лица, подвергающиеся гипнотическому воздействию, не знали об этом. Тогда «не должно и не может быть еще никакого подозрения у испытуемых, что такое исследование может послужить материалом для следствия». Однако его аргументы не были приняты ни советскими, ни зарубежными криминалистами. И главным было здесь даже не явное нарушение гражданских прав подследственных и свидетелей — это советских следователей никогда не смущало. Главное было в другом: не было никаких гарантий, что даже в состоянии глубокого гипноза гипнотизируемый будет говорить правду. Наоборот, существовала очень большая вероятность того, что в таком состоянии подозреваемый или свидетель будет легко подвержен галлюцинациям или подсознательному внушению допрашивающего. Поэтому его ответы чаще всего оказываются весьма далеки от истины. Речь ведь идет о расследовании обычных уголовных преступлений. В этой сфере в СССР в 1920-е годы прошлого века, в отличие от сегодняшней России, фальсификации еще не были широко распространены. Да и фальсифицировать доказательства можно было и без применения гипноза, например, путем давления на свидетелей. В поимке же настоящих преступников гипноз никак не помогал.