Александр Майсурян - Другой Ленин

Большевик Александр Шотман, посещавший Ленина в шалаше, передал ему мнение одного товарища: «Вот посмотрите, Ленин в сентябре будет премьер-министром!» Шотман повторил эти слова как забавный курьез. Но Владимир Ильич спокойно ответил: «В этом ничего нет удивительного».

«От такого ответа, — писал Шотман, — я, признаться, немного опешил и поглядел на него с изумлением».

За головы обитателей шалаша объявили награду — по 100 тысяч рублей золотом за каждого. Говорили, что по их следам пущены лучшие полицейские силы, собаки-ищейки, включая знаменитую ищейку по кличке Треф…

Свои воспоминания Зиновьев опубликовал в 1927 году, когда он снова находился в оппозиции и стоял на грани исключения из партии. В его строках чувствуется почти любовная привязанность к Ленину и тоска по ушедшему времени. «Прохладная звездная ночь. Пахнет скошенным сеном. Дымок от маленького костра, где варили чай в большом чайнике… Ложимся в узеньком шалашике. Прохладно. Накрываемся стареньким одеялом… Оно узковато, и каждый старается незаметно перетянуть другому большую его часть, оставив себе поменьше. Ильич ссылается на то, что на нем фуфайка и ему без одеяла нетрудно обойтись. Иногда подолгу не спишь. В абсолютной тишине слышно биение сердца Ильича… Спим, тесно прижавшись друг к другу… Еще и теперь, через 10 лет, частенько запах сена и дымок костра вдруг сразу напомнят это время, и иглой уколет сердце и защемит тоской. Почему с нами больше нет Ильича? Ведь все могло быть по-иному…»

Конечно, советский фольклор 70-х годов не обошел вниманием ленинский шалаш. Он вспоминался во многих анекдотах. Вот только два из них:

«Надя остановилась перед вывеской и прочитала вслух: «Пиво в розлив». Тут же Ленину в шалаш были отправлены два ящика пива и вязанка воблы».

«С Лениным и в шалаше рай».

«Жаль, жаль Ленина!» Спустя какое-то время Ленину пришлось покинуть шалаш. «Дни становились все холоднее, — писал Зиновьев. — Особенно ночи. Надвигалась осень… При первых же осенних дождях «крыша» стала все больше и больше протекать. К тому же в наше «жилье» все чаше стали забредать охотники, предполагая найти приют в шалаше, переждать непогоду и т. д. Однажды ночью к нам забрел такой охотник. Мы были совершенно одни… Мы постарались незаметно для охотника спрятать под сено свою «библиотеку», т. е. несколько книжек и рукописей, которые успели у нас накопиться. На вопросы отвечали как можно более односложно. Владимир Ильич притворился спящим. В каждом таком охотнике мы, естественно, заподозревали шпиона. После этого случая стало ясно, что долго нам оставаться в шалаше уже невозможно».

Переодевшись паровозным кочегаром, Владимир Ильич на локомотиве отправился в Финляндию. По пути он настолько вошел в роль, что и вправду стал подбрасывать дрова в топку… «Ленин работал, как заправский кочегар», — вспоминал машинист Гуго Ялава. Спустя несколько дней последовало очередное преображение. «Смастерили парик, — писал Фриц Платтен, — сделавший нашего Ильича неузнаваемым — финским пастором». Пришлось ли Ленину в обличье священника исполнять какие-то духовные обязанности (скажем, благословлять прохожих) — об этом история умалчивает…

Забавная сценка разыгралась при покупке парика. Финский социалист Густав Ровио рассказывал: «Парикмахер… спросил, какого цвета должен быть парик. Ленин ответил, что должно быть много седины в волосах, чтобы он казался шестидесятилетним. Беднягу мастера чуть было не хватил удар».

— Шестидесятилетним! — изумился он. — Ведь вы совсем молодой. Вам едва дашь сорок лет, зачем вам парик старика, у вас совсем еще нет седых волос.

— Да вам-то не все ли равно, какой парик я возьму?

— Нет, я хочу, чтобы вы сохранили свой молодой вид.

Но Владимир Ильич, конечно, настоял на своем, выбрал парик с длинными седыми волосами…

Скрываясь от ареста, Ленин однажды прочитал своим финским хозяевам статью из русской газеты. В ней говорилось, что сыщики напали на след Ленина, укрывающегося в Петрограде. «Арест Ленина является делом нескольких дней», — бодро завершалась статья.

«Жаль, жаль Ленина, — лукаво прищурившись, заметил Владимир Ильич. — Вот, оказывается, какие дела!..»

«Не понимаю, почему они не берут власть?!» Между тем обстановка в стране быстро менялась. Генерал Лавр Корнилов попытался навести в столице «порядок», покончить с Советами и двинул на Петроград свои войска. Его попытка потерпела неудачу, и сам он в итоге оказался в тюрьме. А ветер общественного настроения вновь подул влево…

Финский журналист Юкка Латукка, в доме которого Ленин скрывался некоторое время, вспоминал: «В какой-то газете… было сообщено… что из 17.000 солдат московского гарнизона 14.000 отдали свои голоса большевистскому списку». Это известие произвело на Ленина сильное впечатление. «Я не понимаю, почему при таких обстоятельствах они не берут власть в свои руки?!» — вырвалось у Ильича».

В сентябре Ленин направил товарищам одно за другим несколько писем, в которых страстно доказывал, что момент для вооруженного восстания назрел. Одно из писем так и называлось: «Большевики должны взять власть». «История не простит нам, если мы не возьмем власти теперь», — утверждал Ленин. «Ждать — преступление перед революцией». Ленин напоминал «великий завет» Дантона («смелость, смелость и еще раз смелость») и высмеивал противников восстания, которые говорят: «У нас вместо тройной смелости два достоинства: «У нас два-с: умеренность и аккуратность».

В одном из писем Ленин даже угрожал выйти из ЦК, если не будет принято решение о восстании. При этом он оставлял за собой «свободу агитации в низах партии и на съезде». Николай Бухарин вспоминал: «Письмо было написано чрезвычайно сильно и грозило нам всякими карами. Мы все ахнули. Никто еще так резко вопроса не ставил». Письмо единогласно решили сжечь…

В начале октября, не считаясь с риском, Ленин вернулся в столицу, чтобы проповедовать немедленное восстание. «В парике, побрившись, он приходил к нам на тайные собрания», — вспоминал Лев Каменев. Наконец 10 октября ЦК партии принял решение о восстании. Против голосовали только двое — Зиновьев ж Каменев, за — десять человек. Это знаменитое тайное заседание происходило на квартире меньшевика Николая Суханова — в отсутствие хозяина, но при помощи его жены-большевички. О чем обманутый супруг позднее писал: «О, новые шутки веселой музы истории!.. Все это было без моего ведома».

Решая будущее страны, гости попутно пили чай и ужинали. Хозяйка квартиры подала им горячий самовар, купила немало разных угощений: сыр, масло, колбасу, ветчину, буженину, копчушки (небольшие рыбки), красную икру, соленую красную рыбу, печенье и кекс… Выходя из квартиры, Владимир Ильич все еще (уже заочно) метал громы и молнии в противников восстания.