Борис Григорьев - Королева Кристина

Венецианские клир и власти встретили Кристину прохладно. Отцы города открыто возмущались тем, что папа отказал республике в деньгах на войну с турками, не пожалев их на пышную и ненужную церемонию встречи и проводов бывшей лютеранки. Болонцы от встречи с Кристиной большого энтузиазма тоже не испытали. От одного из них до нас дошло следующее описание Кристины: «Эта высокопоставленная дама была не очень высокого роста, но и не слишком уж и неприглядна. Её внешний вид выдавал величие, лицо живое — то мрачное, то светлое. Большие глаза излучали воинственность и гордый нрав. Красивый нос придавал лицу благородные, королевские черты, сводившиеся на „нет“ маленьким ртом. Губы, самого красивого красного цвета, могли бы принадлежать Венере, если бы вследствие строения её тела и манер нельзя было бы поклясться в том, что она скорее была Марсом. Это тем более верно, что она, благодаря своей одежде, короткой стрижке — она носила странный парик, который время от времени меняла, — а также благодаря искусной верховой езде могла поспорить с любым кавалером. Короче говоря, она больше похожа на мужчину, нежели на женщину. Как своим голосом, так и своим поведением она легко давала знать о том, что была дочерью великого отца и привычна к победам и триумфам…»

На балу, устроенном городом в её честь, Кристина была одета иначе, нежели в вышеприведённом описании. На ней было огненно-красное платье, вышитое серебром и золотом, серое нижнее бельё с аналогичной вышивкой, на ногах похожие на мужские башмаки туфли, а на голове светлый, сильно напудренный и напомаженный парик, что, впрочем, не спасло её от критических замечаний.

В декабре Кристина вернулась в Рим, и при въезде в город папа снова устроил ей встречу — теперь официальную, торжественную. 23 декабря она выехала из находившейся в 100 километрах от Вечного города виллы семейства Ольджиати, в которой она некоторое время отдыхала после паломничества по Италии. На Кристине было простое серое платье, вокруг шеи — чёрный шарф, а на голове — шляпа с плюмажем. Из драгоценностей — лишь небольшое золотое кольцо. Карету с королевой сопровождали два кардинала-легата и длинный кортеж свиты. У Понте Мильвио, примерно в десяти километрах от центра Рима, её встретили сенаторы города, римский нобилитет, пажи, трубачи и кавалерийский эскорт. У виллы Юлия III, что на Фламиниевой дороге, она сделала короткую остановку. Здесь-то и были официально вручены подарки папы. Кристина, так же как и при неофициальном их осмотре на вилле Бельведера, снова вскочила на своего иноходца и, возглавив кортеж, поскакала к городским воротам Порта Фламиниа[97]. Там, у здания кардинальского колледжа, она была встречена конным кортежем из кардиналов и приветственной речью, произнесённой дуайеном кардинальского корпуса Франческо Барберини. После него выступили знатные люди города, включая родственников двух последних понтификов. На внутренних фресках колледжа по приказанию папы, в связи с приездом в Рим королевы Кристины, был нанесён герб династии Васа, следы которого можно различить до сих пор.

Дальше все отправились к собору Святого Петра. Власти Рима объявили праздник и рекомендовали римлянам украсить фасады своих домов цветами, венками и флагами. Улицы были полны народа, в домах остались лишь больные да монахини. Как только королева вышла из кареты, со стороны крепости Сан-Анжело раздались звуки орудийного салюта. Это было совсем рядом, но Кристина нисколько не испугалась: ещё в детстве при громе пушечных выстрелов она радостно хлопала в ладоши. Вспомнила ли она в это время про своего отца? Она выслушала службу и проследовала в Сикстинскую капеллу, где её принял Александр VII со всей консисторией. После того как они обменялись несколькими фразами, церемония закончилась. После молитвы и службы в соборе папа снова устроил в честь Кристины торжественный обед.

На следующий день она уже инкогнито пробралась в собор на торжественную службу и праздничный банкет, посвящённые рождественским праздникам. Мессу служил сам папа Александр VII. Он ещё раз лично причастил её и дал ей второе имя Александра Мария. Ещё в Инсбруке королева заявила о своём желании принять новые имена — она хотела называться Кристиной Александрой, но после посещения храма в Лорето хотела прибавить ещё и имя Мария, которое должно было бы предшествовать имени Александра. Впрочем, имя Мария Кристина впоследствии не употребляла.

После мессы Кристина приняла участие в первом её жизни крестном ходе. Вечером она сидела за праздничным обедом рядом с папой, но отдельно, за специальным столом, который был на несколько сантиметров ниже стола папы. Впрочем, балдахин у неё с папой был общий. Стол по обычаю того времени окружали многочисленные зрители. Проповедники, включая генерала ордена иезуитов патера Оливия, читали проповеди. Пели хоры. Это была кульминация торжественного приёма Кристины в Риме. Дальше начинались будни, нужно было устраиваться в жизни. Пока же для проживания самой именитой теперь католички предложили дворец Фарнезе.

Когда Кристина появилась в Риме, она поразила его жителей неплохим знанием Италии и её культуры. Ничего удивительного в этом не было, поскольку в Стокгольме она много и часто общалась с итальянцами — музыкантами, учёными, священниками, скульпторами, художниками — и с некоторыми итальянцами состояла в переписке. На расстоянии и вещи и люди обычно предстают в идеализированном виде. Между тем картина римской и итальянской жизни, с которой королева столкнулась в 1655 году, далеко не совпадала с тем представлением, которое сформировалось у неё в Швеции.

Для лучшего понимания последующих событий полезно поближе познакомиться с обстановкой тогдашнего Вечного города.

Во-первых, Контрреформация оставила на теле культурной и образованной страны страшный след. Ещё в XVI веке Италия занимала ведущее положение в научном мире, а в начале XVII столетия уже последовало наступление инквизиции и прошли процессы против Д. Бруно, Г. Галилея и «еретика» Джулио Чезаре Ванини. Многие учёные и «вольнодумцы», включая утописта Кампанеллу, были вынуждены бежать из страны. Кристина скоро обнаружила, что далеко не все католики в Риме рассуждали подобно Кассати или Малинесу.

Во-вторых, католическая церковь переживала тяжёлый моральный кризис. Её служители, включая самое ближайшее окружение папы, чуть ли не поголовно погрязли в роскоши и разврате и вполне откровенно демонстрировали своё презрение к церковным канонам и правилам. Никакая, даже самая преувеличенная критика со стороны лютеран не могла превзойти масштабы отвратительного падения и деградации католической верхушки Рима и Италии вообще. Действительность была такова, что любая карикатура оказалась бы бледным её отображением.