Андрей Судоплатов - Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 2

Овакимян еще в 1944 году, когда Зарубин вернулся из США, высказывал опасения, что ФБР удалось внедрить своих агентов в наши агентурные группы. Когда Зарубин объяснялся по поводу выдвинутых против него несостоятельных обвинений, мы все-таки из предосторожности вновь сменили коды шифропереписки. Поэтому я не думаю, что ФБР вышло на нашу агентурную сеть на основе дешифровки кодовой книги захваченной в Петсамо.

ФБР так и не предало гласности и всячески уклонялось от обсуждения методов своей работы и используемых источников информации. Лемфер, бывший сотрудник американской контрразведки, в своей книге «Война ФБР — КГБ» рассказывает о сложном процессе восстановления нашей кодовой книги: она частично обгорела. Возможно, так оно и было. Я не могу полностью отрицать, что дешифровка не сыграла своей роли в выходе контрразведки США и Канады на наши источники агентурной информации. Тем не менее считаю, что ФБР, стремясь скрыть свой собственный агентурный источник, специально придумало историю о дешифровке нашей переписки.

В мае 1995 года ФБР опровергло мою версию о получении нашей разведкой данных по атомной бомбе. ФБР отметило, что Ферми, Оппенгеймер, Сцилард и Бор, по их данным, не были шпионами. Но я это и не утверждал.

Сейчас американцам удалось дешифровать переписку наших резидентур в Вашингтоне, Сан-Франциско, Нью-Йорке с Москвой в значительной мере, я полагаю, потому, что в 1992 году мы сами передали американской стороне ряд материалов Коминтерна, включая полный текст шифротелеграмм на русском языке, полученных по каналам разведки НКВД. Ввиду постоянного наблюдения американскими спецслужбами с 1940 года за нашим радиоэфиром им удалось установить, как сообщила наша пресса, более двухсот агентов советской разведки, участвовавших в добыче материалов по атомной бомбе и секретной документации американских правительственных органов, в том числе и спецслужб. Но ряд ключевых кодовых имен остается нераскрытым».

В сентябре 1992 года в военном госпитале КГБ отец встретился с ветераном разведки Яцковым, у которого на связи в 1945–1946 годах был Голд. Они припомнили ту историю, рассказанную в книге Лемфера, о якобы перехваченной телеграмме из нашего нью-йоркского консульства в Москву, что послужило основанием для выхода американской контрразведки на Фукса.

«Мы обсудили надежность наших шифросистем связи и возможности их дешифровки, — рассказывал отец. — Яцков и Феклисов продолжали также считать, что все было ФБР сфальсифицировано; они представили как бы дешифрованную телеграмму нашего консульства в Центр о встрече Голда и Фукса в январе 1945 года в доме сестры Фукса Кристель. Как писал Феклисов в своей книге, в качестве улики против Фукса использовалась карта Санта-Фе в штате Нью-Мексико неподалеку от Лос-Аламоса, где было отмечено место встречи Голда и Фукса. Утверждалось, что на карте, обнаруженной при обыске на квартире Голда, были отпечатки пальцев Фукса.

Для меня, профессионала разведки, обстоятельства, не позволившие ФБР проникнуть в нашу агентурную сеть, вполне понятны. Персонал и технические кадры «Манхэттенского проекта» комплектовались американской администрацией в большой спешке — много было иностранцев, привлеченных для работы в проекте. У ФБР просто не было времени на протяжении полутора лет организовать и привести в действие мощную контрразведывательную агентурную сеть среди научных работников проекта. Между тем абсолютно необходимой предпосылкой вскрытия глубоко законспирированных контактов ученых-атомщиков с агентами и курьерами советской разведки было эффективное агентурное наблюдение и работа с персоналом атомного проекта. В СССР наша контрразведка обладала гораздо большими возможностями всесторонней проверки всего персонала, как научного, так и вспомогательного, привлеченного к атомным разработкам. Она опиралась на высокоразвитую систему оперативно-учетных материалов.

Мы должны иметь в виду и исторические обстоятельства. В начальный период войны главной задачей ФБР было предотвращение утечки информации по атомному оружию к немцам. Мое предположение сводится к тому, что первоначально в 1942–1943 годах ФБР активно разрабатывало выходы на «немецкие» связи и контакты ученых, приступивших к работе в лабораториях Лос-Аламоса. Просоветские симпатии учитывались и фиксировались, однако они приобрели существенное значение лишь на финишной стадии, в начале 1945 года.

Насколько мне известно, директива об усиленном выявлении связей с прокоммунистическими кругами начала проводиться в жизнь администрацией проекта лишь в конце 1944 года, после того как ФБР зафиксировало наш большой интерес к лаборатории по изучению радиации в Беркли.

Хотя нам удалось проникнуть в окружение Оппенгеймера, Ферми и Сциларда через Фукса, Понтекорво и других, мы никогда не прекращали своих усилий, чтобы получать материалы из лаборатории в Беркли, так как ее разработки были тесно связаны с исследованиями в Лос-Аламосе. ФБР зафиксировало наш интерес к этой лаборатории, но оно переоценило его и сосредоточилось на противодействии нашей работе. Между тем это направление играло подчиненную роль.

Чрезвычайно ценную информацию по атомной бомбе мы получали на последней стадии работ, накануне первого экспериментального взрыва и производства первых бомб. В период, когда американская контрразведка значительно усилила свою работу, мы прервали всякие контакты с внедренными в проект агентами. В результате никто из сотрудничавших с нами людей не был задержан американской контрразведкой с поличным и непосредственно в момент передачи нам информации».

Теперь уже общепризнано, что советская разведка выступила инициатором развертывания широкомасштабных работ по созданию атомного оружия в СССР и оказала, повторяю, существенную помощь нашим ученым в этом деле. Однако атомное оружие было создано колоссальными усилиями наших ведущих ученых-атомщиков и работников промышленности.

Из послевоенных операций советской разведки также можно выделить следующие. Привлечение к сотрудничеству английского контрразведчика Джорджа Блейка, который сообщил о строительстве в Западном Берлине специального тоннеля к нашим подземным линиям связи и установке аппаратуры подслушивания. Блейк также ориентировал органы госбезопасности о заброске агентуры английской разведки. За связь с нами Блейк был арестован английскими властями и приговорен к 42 годам тюрьмы строгого режима. После пяти лет заключения совершил смелый и успешный побег из тюрьмы. Сейчас проживает и работает в Советском Союзе.

Второй пример. Нелегальный вывод нашего кадрового разведчика Конона Молодого в Англию. За шесть лет работы он добыл много важной информации, особенно по военно-морскому флоту. В результате предательства Молодый был арестован англичанами и осужден на 25 лет. Из заключения вызволен путем обмена на арестованного у нас английского разведчика Невольно высокую оценку работе Молодого дала королевская комиссия, записав: «Теперь сколько-нибудь важных секретов в морском адмиралтействе Англии более не осталось».