Эдуард Лимонов - Книга мёртвых

В апреле в Париж должен был приехать первый заместитель Семёнова Саша Плешков. Я познакомился с ним в Москве в декабре 1989-го. Чёткий, точный, он оформлял идеи Семёнова. «Феодалы» (а таковых я вот с ходу вспоминаю сразу троих: мой бывший босс-мультимиллионер Питер Спрэг, я работал у него в Нью-Йорке мажордомом в 1979–1980 годах; мой «патрон» – редактор L’Idiot International – Жан-Эдерн Аллиер, и вот Семёнов) обычно дают общую идею работы. «Я даю только общую идею. За оформление деталей – я плачу вам», – кричал Питер Спрэг, потомственный миллионер, глава производившей чипсы компании «National Semiconductor» своей секретарше Карле.

С Плешковым, я уже сообщил, мы познакомились в Москве, на вечере «Совершенно секретно» в Измайлове. Он даже свозил меня к себе домой, радушно накормил обедом, познакомил с абсолютно нерусской (по виду и по поведению) женой Галей и детьми. У него было двое детей. Очень business-like, он понравился мне. Та моя строго организованная часть (Э. Лимонов – организованный и чёткий) мгновенно среагировала на Плешкова. Я предложил ему стать моим литературным агентом. Я сказал, что не хочу, чтобы он работал даром, что я готов платить ему проценты, как полагается. Он тогда сказал, что очень занят своими обязанностями, но подумает. Очки, галстук, высокий, спокойный, тёмные волосы, начинающая лысеть голова, похож на еврея (это ещё более обнадёживало – агент будет деловой) – я ещё раз поглядел на него изучающе.

Он должен был прилететь, кажется, 19 апреля. За сутки до прибытия он позвонил мне из Москвы и сообщил, что не может дозвониться до Юлиана в Париж, не мог бы я позвонить Юлиану, дать ему номер рейса и сказать ему, что «я везу ему те материалы, о которых он просил. Запомнишь, материалы, о которых он просил… И, кстати, я подумал и отвечаю «да» на твое предложение стать твоим литературным агентом в России. Приготовь контракт. Мы его подпишем». В заключение разговора мы договорились с ним встретиться у главного входа в собор Нотр-Дам 20 апреля в 14 часов. Ясно, что там полно туристов, но он не знал Парижа совсем, а к Нотр-Дам его довезёт любое такси.

Юлиан был доволен известием о приезде Плешкова. Отлично – реагировал он. Лишь удивился, почему тот не мог к нему дозвониться. Он был дома и работал, – сказал он.

20 апреля Плешков нашёл меня у Нотр-Дам. Было жарко, в сквере Иоанна XXIII над цветами гудели пчелы. Он сказал, что хотел бы сделать репортаж «Париж глазами Лимонова», и попросил меня показать ему мои первые парижские места обитания. Мы выступили. У него был диктофон. Переведя его через мост Альма на правый берег, я привел его в Марэ, в еврейский квартал, на рю дэз Экуфф, там я прожил с ноября 1981 года по декабрь 1984-го. Соответствующие ремарки были наговорены мною в микрофон. О том, что впервые в летописях рю дэз Экуфф упоминается в 1233 году, что тогда на этом месте король Шарль держал свой зверинец. Какой из Шарлей? Я не смог ему ответить. Далее мы отправились на улицу Архивов, там на углу Архивов и рю Франк Буржуа в доме 54 я снял мою первую квартиру, она довольно удачно запечатлена мною в рассказе «Великая мать любви». Помню, что, стоя на улице Архивов, на довольно оживлённой улице, я усомнился в его диктофоне, в том, возможно ли преодолеть шум автомобилей и улицы. Он продемонстрировал мне, что да, голос мой слышен. Затем мы вышли с ним на рю де Тюренн, посетили моё нынешнее гнездо на крыше, не задержались там, он хотел всё быстро осмотреть, прошли на пляс де Вож, я обычно водил туда всех приезжающих. И если уж речь шла о Париже Лимонова, то как раз здесь Лимонов провёл немало человеко-часов, на этой площади. Я показал ему балкон Жан-Эдерн Аллиера, моего редактора, на балконе сидел деревянный негр в натуральную величину. Мы вышли с пляс де Вож по рю Бираг, всего метров пятьдесят, и сели в кафе на углу этой улочки и рю Сент-Антуан. Там, в кафе, мы подписали с ним договор о том, что Плешков Александр назначается Эдуардом Лимоновым его, Лимонова, литературным агентом, и дальше следовали условия. Всего было две страницы в двух экземплярах. И мы выпили за наше сотрудничество. Могли ли мы предполагать, что ему остаётся жить какие-то восемь или меньше часов?

Далее мы с ним отправились в район Монпарнаса, поближе к гостинице «Пульман Сент-Жак», где он остановился. Выбор гостиницы, несомненно, был сделан Семёновым, и потому неудивительна близость гостиницы к рю Томб Иссуар. Возможно, руку к выбору приложил и Джим Хайнц? Помню, что я привел Плешкова, успел затащить его даже в книжный магазин (он же издательство) «Дилетант» и представил Доминику Готье, директору с трубкой в зубах (он уже становился солиден, через десять лет после нашего первого знакомства). Расставались мы с Плешковым у ресторана «Ла Куполь» на бульваре Монпарнас, откуда только что вышли, где выпили шампанского за успех нашего совместного предприятия. Ему нужно было ехать в «Пульман» к 8.30, он был приглашён на обед к главному редактору журнала «VSD» (по начальным буквам Пятница, Суббота, Воскресенье). За ним должны были заехать на машине. Я попрощался с ним у входа в метро. Ехать ему было всего ничего – пару остановок. Я спросил его, не заблудится ли он. Он улыбнулся. И всё, скрылся в метро. А я пошел домой, с сознанием выполненного долга. Я оценил свою работу по встрече, сопровождению и развлечениям моего литературного агента на «пять».

Разбудил меня наутро хриплый голос «кактуса» Семёнова. «Эдик, Саша умер…» – «…Какой Саша?» – не понял я. – «Наш Саша, Плешков». Далее Юлиан пустился в строительство планов о том, как я полечу в Россию с гробом Плешкова.

– Но мне же нужна виза? – сказал я.

Только после всей этой словесной возни, изобличающей его растерянность, он рассказал мне, что случилось. Правда, он ещё не знал первых результатов вскрытия. Случилось вот что: на обеде у главного редактора журнала «VSD» Плешкову вдруг стало плохо. Он вышел в ванную и отсутствовал около 15 минут, был очень бледен, сказал, что устал, и попросил отвезти его в «Пульман». В машине ему было плохо, он лежал на заднем сиденье. В два часа ночи он переступил порог отеля, поднялся в номер. Служащий «Пульмана» нашёл русского постояльца в два тридцать ночи на галерее. Он сидел на полу в очень тяжёлом состоянии. Прежде чем спуститься вниз, он позвонил администратору. Жаловался на боль в груди, жажду. «Скорая» прибыла немедленно. Врач констатировал тошноту, из левого уха вытекала жидкость. В 2.38 наступила смерть. Попытки реанимировать русского не увенчались успехом.

Позднее, осенью 1990 года, я прилетел в Москву по приглашению младшего Боровика на его телешоу, кажется, оно называлось «Камертон». Во всяком случае, камертон там присутствовал. Моим оппонентом был режиссер Марк Захаров. В свой приезд я навестил вдову Александра Плешкова – Галю. Может быть, сам я и не отправился бы к ней, но Боровик прикомандировал ко мне сына Плешкова, он и свозил меня домой. Жена была убеждена, что мужа убили. Сын тоже был убеждён. Они считали, что убили как раз по причине тех бумаг, которые Плешков привёз Семёнову. Что там было, – жена Плешкова не знала, догадывалась. Возможно, там был компромат на самого Горбачёва, бумаги якобы принадлежали и были собраны скандальными следователями Гдляном и Ивановым. Гдлян состоял в редколлегии журнала «Детектив и политика». У самого Семёнова невозможно уже было узнать, что привозил Плешков в Париж. Через месяц после смерти своего первого заместителя Юлиан Семёнов вдруг впадает в коматозное состояние в Париже, перевезён в Москву, срочно оперирован в кремлёвской больнице. Вследствие операции парализован, мозговая деятельность парализована тоже. В общем, человек-овощ. В больнице его посещает в начале сентября Александр Мень, ещё один член редколлегии журнала «Детектив и политика», протоиерей Александр Мень.