Стихи и слезы и любовь. Поэтессы пушкинской эпохи - Елена Ивановна Майорова
Чувственная любовь оказалась ложным «маяком», временным заблуждением «ума и сердца». Но поэтесса сумела найти позитивный смысл «горестной» ситуации – воспитание души. Состояние подавленности в результате неудачного романа необходимо душе для того, чтобы окрепнуть, окинуть переживания трезвым взором. Лирическая героиня Каролины отныне отрекалась от земных привязанностей: она стала слишком благоразумна, чтобы тешить себя пустыми мечтами.
В память о Борисе, об этой «тягостной блажи», остался знаменитый «Утинский цикл» лирики Павловой из десятка стихотворений. Поэтесса говорит об одиночестве, которое неспособна преодолеть даже любовь. В цикле существен мотив «сурового слова» со стороны любимого в адрес героини-поэтессы, склонной к обнажению своих переживаний (тема «сердечной блажи»). Литературоведы ставят эти стихи в один ряд с такими циклами, посвященными поздней любви, как «денисьевский цикл» Тютчева, цикл «Борьба» Аполлона Григорьева.
Каролина сама дивилась, что была способна на такое горение:
Да, я душой теперь здорова, Недавних дум в ней нет следа; Как человека мне чужого Себя я помню иногда.Поэтесса понимала, что интимная лирика ей уже несколько не по возрасту. Следовало стать более современной, более гражданственной.
Весной 1854 года все сильнее разгоралась война, ныне известная под названием Крымской, и Каролина Павлова откликнулась на оборону Севастополя назидательно-патриотическим стихотворением с явным славянофильским оттенком: «Разговор в Кремле». Произведение, где в беседе Англичанина, Француза и Русского подчеркивалось преимущество православия для достижения единства общества и согласия всех сословий, было написано в блестящем лирическом ключе. Но в ту пору, когда русский позор в Крымской войне стал очевидным фактом, поэтический панегирик теням великих надо было строить не как вызов Западу, а как упрек современной России. Поэтому читатели отнеслись к несвоевременному «Разговору…» в основном критически. В передовых литературных кругах его встретили в штыки. Цензор Александр Никитенко записал в своем дневнике: «Каролина Павлова ужасно хвастает фразою: “Пусть гибнут наши имена – да возвеличится Россия”. Любовь к отечеству – чувство похвальное, что и говорить. Но сказать “пусть гибнут наши имена, лишь бы возвеличилось отечество”, – значит сказать великолепную нелепость. Отечество возвеличивается именно сынами избранными, доблестными, даровитыми, которые не гибнут без смысла, без достоинства и самоуважения. То, что говорит Павлова, – гипербола и фальшь». Вероятно, поэтесса решила щегольнуть известной броской цитатой – и попала в неловкое положение – цитата была знакома не всем.
Разговор в Кремле» осуждался не столько за «славянофильство», сколько за художественные просчеты. Критики отмечали длинноты, тяжеловесность языка, не всегда русские обороты, загруженность текста историческими деталями. К Павловой впервые предъявлялись претензии как к мастеру. Это был тревожный симптом.
Провал «Разговора…» был тем более досаден, что это стихотворение стало итогом интеллектуальных дискуссий с Борисом Утиным, и она надеялась, что последнее слово осталось за ней. Кроме того, она посвятила «Разговор…» сыну Ипполиту.
В жизни Каролины продолжалась черная полоса. В 1855 году она потеряла горячо любимую матушку – единственного человека, который принимал ее всегда и любую. Подросток-сын Ипполит не пожелал жить с матерью и переехал к отцу, к которому, несмотря ни на что, был нежно привязан. Он поступил в Московский университет и впоследствии стал преподавателем словесности, критиком и публицистом. Однако, вероятно, какие-то связи с Каролиной на уровне переписки остались.
Тем временем Золотой век русской литературы сменился «веком сознаний», «холодных умов». Как говорил Блок: «Пришли Белинские…» Белинский писал: «Отнимать у искусства право служить общественным интересам – значит не возвышать, а унижать его, потому что это значит лишать его самой живой силы, т. е. мысли, делать его предметом какого-то сибаритского наслаждения, игрушкой праздных ленивцев. Это значит даже убивать его, чему доказательством может служить жалкое положение живописи нашего времени. Как будто не замечая кипящей вокруг него жизни, с закрытыми глазами на все живое, современное, действительное, это искусство ищет вдохновения в отжившем прошедшем, берет оттуда готовые идеалы, к которым люди давно уже охладели, которые никого уже не интересуют, не греют, ни в ком не пробуждают живого сочувствия».
От литературы стали требовать разговора о болезнях общества, обсуждался вопрос: не пора ли перестать смотреть на поэзию как на романтическое поле битвы каких-то неведомых сил? Не пора ли перестать мусолить пресловутые душевные «чувства»? На все подобные, искушающие дух, вопросы Каролина Павлова отвечала убежденно и однозначно:
Нет! в этой жизненной пустыне Хоть пала духом я опять, — Нет! не пора еще и ныне Притихнуть мыслью и молчать. Еще блестят передо мною Светила правды и добра; Еще не стыну я душою; Труда покинуть не пора. Еще во мне любви довольно, Чтобы встречать земное зло, Чтоб все снести, что сердцу больно, И все забыть, что тяжело. Пускай солжет мне «завтра» снова, Как лгало «нынче» и «вчера»: Страдать и завтра я готова; Жить бестревожно не пора. Нет, не пора! Хоть тяжко бремя, И степь глуха, и труден путь, И хочется прилечь на время, Угомониться и заснуть. Нет! Как бы туча ни гремела, Как ни томила бы жара, Еще есть долг, еще есть дело — Остановиться не пора.В начале 60-х годов во влиятельных российских газетах и журналах развернулась кампания против поэтов и поэзии вообще. В ход пошли утверждения, что «маленький, миленький Пушкин – поэт для юнкеров», а «хорошие
