Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] - Константин Васильевич Мочульский
В романе «Униженные и оскорбленные» любовные отношения связывают не двоих, как обыкновенно, а всегда троих. Наташа стоит между Алешей и Иваном Петровичем. Одного она любит, другой любит ее. Иван Петрович помещен между любящей его Нелли и любимой им Наташей. Алешу любит Наташа, а он любит Катю. Эта троичность в человеческих взаимоотношениях устанавливается Достоевским как психологический закон и выражает что-то очень глубокое и таинственное в его искусстве. Во всех его произведениях герой стоит между двумя героинями или героиня между двумя героями.
В повестях докаторжного периода мы видели: Вареньку между Девушкиным и студентом Покровским («Бедные люди»), Катерину между Ордыновым и Муриным («Хозяйка»), Настеньку между мечтателем и женихом («Белые ночи»), Александру Михайловну между мужем и возлюбленным («Не-точка Незванова»). То же соотношение неизменно повторяется и в больших романах. В «Преступлении и наказании» перед нами троица: Свидригайлов – Дуня – Разумихин. В «Идиоте» две троицы: Мышкин – Настасья Филипповна – Рогожин и Настасья Филипповна – Мышкин – Аглая. В «Подростке» Версилов помещен между женой и Ахмаковой; в «Бесах» Ставрогин между Дашей и Лизой и Лиза между Ставрогиным и Маврикием Николаевичем. Наконец, в «Братьях Карамазовых» мы находим три троицы: Митя между Грушенькой и Катериной Ивановной, Катерина Ивановна между Митей и Иваном, Грушенька между Митей и Федором Павловичем. Достоевский только упоминает о счастливой любви, но изображает всегда любовь несчастную. Любящий не любим, а любимый не любит. В его романах любовь никогда не довлеет себе, не завершается между двумя; кольцо ее размыкается третьим. Троичность свидетельствует о естественной трагичности любви в этом мире, о ее неисцелимой ране.
Если Иван Петрович только мнимый герой, то кто же настоящий? Композиция «Униженных и оскорбленных» напоминает шкатулку с двойным дном. Потайной ящик медленно приоткрывается, и загадка построения выясняется лишь в финале. А до тех пор читателю кажется, что роман написан не о герое, а о двух героинях. Передний план ярко освещен; на авансцене стоят две девушки – Наташа и Нелли, и разыгрываются две любовные драмы. Можно подумать, что автор возвращается к ситуации, намеченной в «Неточке Незвано-вой»: к противоставлению «гордой» и «кроткой». Но Наташа и Нелли тоже мнимые героини. Они лишь до времени заслоняют собой главного героя; за освещенной авансценой, на которой они действуют, существует задний план, погруженный в таинственный полумрак. От него постепенно отделяется фигура князя Валковского, медленно растет и перерастает, наконец, всех действующих лиц. Напряженность интереса поддерживается постепенным передвижением планов.
Настоящий герой романа – князь Валковский; все скрытые пружины действия в его руках, его злая воля определяет судьбу всех персонажей. В первой части он отсутствует: о нем только говорят неясно и загадочно. Вторая часть начинается с его возвращения; он носит благородную маску, но действует обманом и коварством. В третьей части, в сцене в ресторане, он срывает маску и выступает во всем своем безобразии. В четвертой – исчезает, но мы узнаем о полном его торжестве. Эта последовательность раскрытия личности загадочного героя характерна для романической техники Достоевского. Так и Ставрогин в «Бесах» показан сначала в сплетнях и слухах, потом в действии и, наконец, в «идее».
Из рассказов о князе в первой части мы узнаем, что он «голяк, потомок отрасли старинной»; был женат на дочери богатого купца-откупщика, которую замучил, бросил сына и служил за границей, «при одном из важнейших посольств». Вернувшись в Петербург, он узнает, что сын его собирается жениться на дочери Ихменева, и расстраивает этот брак. Во второй части князь решает женить Алешу на миллионерше Кате.
В третьей части из разоблачений сыщика Маслобоева выясняется, что князь обманул и ограбил дочь Смита и что Нелли его законная дочь.
Князь – типичный злодей мелодрамы, необходимая принадлежность авантюрного романа-фельетона. На совести его гибель двух жен, дочери, старика Смита, разорение и позор семьи Ихменевых, разбитая жизнь Наташи. И в конце романа он торжествует, благоденствует и собирается жениться на богатой четырнадцатилетней девушке.
Князь – центр действия. В нем разгадка всех тайн. Как отец Нелли и Алеши, он объединяет собой обе фабулы. Композиция «Униженных и оскорбленных» параллельна построению «Села Степанчикова…». Злодей под маской добродетели очаровывает доброго и слабого человека, коварно овладевает его волей. Там Опискин и Ростанев; здесь князь Валковский и Алеша. «Добрые» вступают в борьбу со злым. Там невеста Ростанева, Настенька, и друг его, рассказчик, – здесь невеста Алеши, Наташа и другой рассказчик, Иван Петрович. И там и здесь атака злого и контратака добрых кончаются мнимым посрамлением злодея. Опискина выгоняют, Валковский получает пощечину. Но в обоих романах дело завершается полным его торжеством.
«Униженные и оскорбленные» стоят в преддверии романов-трагедий. Изучая их композицию, мы проникаем в самый процесс созидания новой формы. На наших глазах формируется новый жанр, вырабатывается новый повествовательный стиль. «Роман-трагедия» не высокого происхождения; в основе его лежит «бульварная литература»: роман приключений и роман уголовный. Достоевский начинает свое восхождение с низин, но он возводит вульгарные и второсортные литературные формы на вершину высокого искусства. Шаблоны Э. Сю и Ф. Сулье наполняются гениальным психологическим и идеологическим содержанием. «Духовный реализм» писателя – в изображении жизни идей. Авантюрный роман помог ему воплотить идеи в конкретную форму. Он научил его драматизму действия и динамике построения. Так, «уголовщина» превратилась в «Преступление и наказание» и в «Братьев Карамазовых».
Возведение романа-фельетона на уровень психологического романа начинается уже в «Униженных и оскорбленных». В рамки двух мелодрам – сентиментальной и романтической – вложен глубокий идейный замысел. Духовный опыт каторги переводится на язык художественных образов. Его можно назвать крушение идеализма. До каторги Достоевский был идеалистом, утопистом, социалистом, гуманистом. Все эти «измы» держались на аксиоме Руссо: «Человек от природы добр». После каторги вера в «естественное добро» была потеряна. Все герои «Униженных и оскорбленных», кроме одного, добры и добродетельны, и этот один с легкостью их побеждает. Если «естественное добро» бессильно, то добро ли оно?
