Умберто Эко - Поэтики Джойса

408

Точнее говоря, на букву «p» начинаются первые пятнадцать слов этого письма, причем в число их затесалось одно, шестнадцатое, на «s»: предлог «sub» («под»).

409

«Поначалу, пользуясь преимущественно преблагочестивой, по-отечески покровительственной привилегией премногих предводителей и преторов, публикуя по поднебесью панегирик Пратворцу, перемежаемый поэмами…» (лат.). Таким образом Мальдхельм, обучавшийся у ирландца, хочет показать, что он тоже не чужд «гисперийскому» духу.

410

См.: Гесперийские речения. Хотя написание «гисперийский» (через «и») может породить некоторую путаницу, оно представляется более обоснованным: ведь именно так (ошибочно с точки зрения латинского языка) называли свою словесность ее безымянные создатели. Так пишет и Умберто Эко. Переводчик и комментатор русского издания «Гисперийских речений» также отметили эту особенность (см. раздел о фонетике и морфологии «гисперийской» латыни: Гесперийские речения. С. 51, прим. 6) – но, видимо, не решились «порвать с традицией» (к слову сказать, не существующей). В настоящем переводе решено было придерживаться написания «гисперийский».

411

О поэтике Anthologia Africana («Африканской антологии»: Anthologia Latina, Riese, n. 19) см.: de Bryune. Op. cit. От африканцев Флора, Фронтона, Апулея, Мapциана Капеллы и Фульгенция через посредство таких галлов, как Сидоний Аполлинарий и Фортунат, совершается переход к поэтам кельтского, ирландского и британского происхождения. Именно на Пелагия, британца, набрасывается святой Иероним, обвиняя его язык в намеренной темноте и сложности, будто бы отождествляя религиозную ересь с литературной [ «praegravatus scotorum pultibus»: «обожравшийся скоттскими кашами», см. PL XXIV, 682. – А. К.]. Именно здесь – отдаленное начало некоего trobar clus («замкнутого стиля»), рождающегося ради защиты, в уединении и в изгнании. Типичный и самый причудливый памятник этого состояния культуры – Hisperica Famina («Гисперийские речения». Изд. F. J. Н. Jenkinson, Cambridge, 1908), написанный примерно в VII веке («творение, присвоить себе которое не желает ни один народ» – Waddell. Op, cit. P. 40). Вычленить в нем рациональные синтаксические конструкции представляется невозможным, и полезнее, по‑видимому, принять этот поток эпитетов, ономатопей и аллитераций скорее как ряд образов, нежели как ряд упорядоченных идей, как отмечает Э. К. Ранд (E. K. Rand. The Irich Flavour of «Hisperica Famina» [ «Ирландский аромат “Гисперийских речений”»], in: «Ehrengabe K. Strecker» [ «Почетный дар К. Штрекеру»]. Dresden, 1931), который к тому же проводит прямое сравнение с ФП и отмечает, что произведение Джойса «дает новое доказательство тому, что свобода Hisperica Famina [“Гисперийских речений”], ныне ужасающе превзойденная, – это черта ирландская, дикарскоирландская черта».

412

Сей пенящийся мировые окружает Океан берега,Земные вековыми потоками кует границы,На скалистые волновыми глыбами обрушивается ущелья,Донные шумливым водоворотом мешает пески,В звездоносную брызжет пеной борозду,От звучных частенько сотрясается дуновений…

(«Гисперийские речения», 383–388); ср. рус. пер. Д. Б. Шабельникова в кн.: Гесперийские речения. С. 216.

413

Публий Вергилий Марон Грамматик, считавший, что в него вселился дух величайшего латинского эпика, пользовался немалым авторитетом у грамматиков Каролингской эпохи: его цитирует, например, Бэда Достопочтенный, а также другие знаменитые ученые мужи. См. о нем вкратце: Гесперийские речения. С. 42–43.

414

«Leporia est ars quaedam locuplex atque amoenitatem mordacitatemque in sua facie praeferens, mendacitatem tamen in sua internitate non devitans; non enim formidat maiorum metas excedere sed nulla reprehensione confunditur».

«Острячество – это некое изобильное искусство, с виду отмеченное приятностью и кусачестью, однако во внутренности своей не избегающее лживости: ведь оно не трепещет переступать пределы, положенные предками, не смущаясь никакими упреками».

(Virgilii Maronis grammatici opera, изд. Huemer, Leipzig, 1886). О невероятной фигуре этого плута, уроженца Бигора или Тулузы, жившего примерно в VI веке, см.: D. Tarde. Les Epitomes Lesde Virgile de Toulouse[Д. Тард. «Эпитомы Виргилия Тулузского»]. Paris, 1928, а также уже упомянутые книги Де Брейне и Уодделл (De Bruyne, Waddell); о связях Виргилия с ирландской поэзией (а опосредованно – и с Джойсом) см.: F. М. Boldereff. Op. cit. P. 15.

415

Вся африканская и кельтская традиция заново задает загадки Симфосия, появившиеся на свет в IV–V веках и распространявшиеся в ирландских сборниках (см. этот сборник из сотни стихотворных загадок в русском переводе М. Л. Гаспарова: «Загадки Симфосия», в книге «Поздняя латинская поэзия». М., 1982. С. 415–432. – А. К.). Но этот вкус к загадочным выражениям (который во времена поздней Империи воплощался еще в загадке, выраженной понятными словами) переносится на саму конструкцию слов, на создание метафорических выражений в самой ранней англосаксонской поэзии на народном языке. В древней ирландской поэзии появляются kenningar («кеннинги»: древнеисл.), эсотерические метафоры, речевые обороты, ошеломляющие читателя и прячущие дискурс за рядом эмблематических фигур. Kenningar («кеннингам») свойственно выражать мысль только в некой комбинации слов, связывающих некие второстепенные идеи с главной, см.: Wagner F. Étude sur l’ancienne poésie nordique [Вагнер Ф. «Исследование о древненорвежской поэзии»]. Paris, Hermes, 1937; см. также: LegouisGazamian. History of English Literature [ЛегуиГазамян. «История английской литературы»]. London, Dent & Sons, 1926. Гл. I. P. 3–54. ЛегуиГазамян отмечает, что метафора часто сгущается в составное слово, а Де Брейне (De Bruyne) напоминает о том, что и в древнеанглийском, и в древнегэльском (древнеирландском) составные слова, равнозначные перифразы и эпитеты, предшествующие слову, зачастую нагромождаются, производя впечатление варварски переливающихся самоцветов. «В то время как современный английский – это ярко выраженный аналитический язык, древнеанглийский был языком достаточно сложной структуры, который мы можем сопоставить с современным немецким… Этот язык… был естественным образом приспособлен к образованию составных слов, подчас весьма сложных, – точно так же, как это происходит ныне в немецком; и в силу этой прерогативы использование перифраз в англосаксонской поэзии развилось чрезвычайно: это так называемые kennings (“кеннинги”: англ.), которые, пользуясь описательным выражением, хитроумным словесным оборотом, стремились передать образ или внушить читателю или слушателю некую идею. Привычка к этому, порожденная самой структурой языка и тем духом, который эту структуру формировал, помогает также понять тот успех, который riddles (“загадки”: англ.)должны были снискать у народа, повседневный язык которого уже в зародыше содержал в себе ряд маленьких загадок, подлежащих разгадке» (Aurelio Zanco. Storia della letteratura inglese [Аурелио Дзанко. «История английской литературы»]. Torino, Loescher, 1958. P. 14). Ясно, что из этих источников родилась склонность Джойса (в одно и то же время национальная и средневековая) к дискурсу сложному и загадочному. Отсылка к аналогии с немецким (а потому и к вопросу о том, в какой мере исконная структура того или иного языка может породить некую поэтику) становится ясной, если сравнить «АннуЛивию Плюрабель» в итальянском переводе (пересмотренном самим Джойсом, изд. «II Cavallino», Венеция, 1955, в: Е. Settani. James Joyce [Э. Сеттани. «Джеймс Джойс»]), с немецким переводом (см.: Odysseus in Dublin [ «Одиссей в Дублине»], in: «Der Spiegel», 1 ноября 1961). Кажется, немецкий язык лучше итальянского приспособлен к тому, чтобы передать словесную атмосферу дискурса Джойса, благодаря чему склеивание и слияние этимонов и целых слов не кажется, как в итальянском, неуклюжим, труднопереносимым и, прежде всего, необоснованным. О связях Джойса с древнеирландской поэзией (техника аллитерации и ассонанса) см.: Boldereff. Op. cit. P. 11.