Анисим Гиммерверт - Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось

Дальше в сценарии было зафиксировано многое из того, что происходило в эти десять с половиной месяцев (не будем обращать внимания на некоторые расхождения в датах у обеих сторон). Подробностей нет, есть внешняя канва событий и отношение к ним Майи, есть и горечь и радость, есть встречи, размолвки, ее концерты, вспыхнувшая любовь к нему, его внимание и отчуждение, Слезы, рыдания, ожидание звонков и наконец — расставание, развод. Все, как обычно в молодых семьях молодых людей, когда характеры испытываются на готовность к дальнейшему сосуществованию. Поражает только скоропалительность свадьбы и развода. Что ж, бывает…

А вот — финал сценария.

«Перебирая сейчас эти листки, пришла к выводу, что нужно закончить изложение сей печальной повести. Вот уже прошло почти два года с момента знакомства, а он уже успел жениться во второй раз.

Что же? Такова логика вещей.

Жалею ли о нем? Нет, нет, нет!

Да нет же — вообще ничего нет уже к этому человеку. Все в прошлом. Это своего рода для меня хеппи-энд».

Как будто она убеждала себя — «не люблю».

Я бы не стал писать об этой брачной истории — не дело копаться в чужих чувствах, определять, есть они или нет, но Аркадий Михайлович ее не скрывает.

Фестиваль растаял, отгремев положенное ему число дней, Москва попрощалась с ним неохотно, тридцать лет ее «заточения» были стерты за какие-то четырнадцать дней, будто и не существовало отгороженности одной шестой части суши от остальных пяти шестых. Праздник, словно свалившийся с милостиво разверзшихся небес, оставил после себя сожаление, как и каждый праздник, который по всем законам календаря» сменяется буднями, будни же несут проблемы и заботы, к которым трудно поначалу приноровиться.

Лауреат международного конкурса Майя Кристалинская оставалась все же инженером в конструкторском бюро, где, несмотря на ее лауреатство, относились к ней как к обычному сотруднику: пение пением, а расчеты. — расчетами. Да и сама она никогда не упоминала о медали, считала нескромным. Правда, уважения к ней прибавилось, но не убавилось работы, и звонок, означавший окончание трудового дня, заставал ее с логарифмической линейкой в руках.

Но вечерами снова был ЦДРИ, уже без Юрия Саульского с его «серебряным» оркестром. Не хватало оркестра, а именно он придает любому представлению еще и зрелищность, и недаром при создании «Первого шага» идея создать для него оркестр принадлежала Утесову, который с молодых лет знал, как сделать представление увлекательным и ярким.

В ЦДРИ шли репетиции новой программы, название ей дали вполне подходящее для того, чтобы не прекращалась осада дома во время представлений, — «Молодые москвичи». И снова молодые москвичи, посмотрев очередную программу эстрадного ансамбля, приходили затем в ЦДРИ, пытаясь пробиться на его сцену и стать артистами, но на их пути вставала конкурсная комиссия, и приговор ее чаще бывал суровым и обжалованию не подлежал.

Среди тех музыкантов, кого бережно опекал «Первый шаг», был инструментальный квартет Владимира Петренко. Для Майи же это означало многое, она могла по-прежнему оставаться в стенах ЦДРИ, выступая с квартетом. Дружба их была не столь давняя, но — прочная.

Год назад, в один из вечеров, когда в зале закончилась репетиция, на сцене появилась Майя, которую здесь никто еще не знал, к роялю сел Фармаковский, а в зрительном зале, в первом ряду, расположился сам «папа» — не только худрук и «законодатель» «Первого шага», но еще и музыкант (он закончил Ленинградскую консерваторию), умевший зорко высматривать новые таланты. Увидев, как Петренко, уложив в чехол свой аккордеон, спускается в зрительный зал, «папа» подозвал его и, показав глазами на Майю, тихо сказал: «Садись и слушай».

И Володя Петренко, понимая, что Разниковский на пороге очередного открытия, сел рядом и превратился в слух.

Это была его первая встреча с Майей Кристалинской, пока еще на значительном расстоянии, он был только в роли слушателя и еще не предполагал, что эта встреча не будет последней и окажется, что судьба преподнесла ему редкий подарок, за который он был благодарен ей, — вот эту девушку в скромном костюмчике, заворожившую его сразу же своим голосом, которой он, вслед за Саульским, поможет обрести уверенность в себе и — громкое имя.

А объединит их нежная любовь Володи Петренко к аккордеону.

…В те годы слава аккордеона, начавшая греметь сразу после войны, еще не поблекла. Да, честно говоря, она никогда и не поблекнет окончательно, инструментам вообще не дано природой терять свою прелесть, а уход в тень некоторых из них зависит только от музыки, она, в свою очередь, — от времени. Бывает, это процесс естественный, бывает — насильственный. Взять хотя бы саксофон. Было время, когда саксофоны «распрямляли», джаз тогда находился под запретом, его переименовали в эстрадные оркестры, а саксофон с его тоскующим голосом, не угодный блюстителям идейной чистоты музыки с преобладанием бодряческих мотивов, оказался изгоем.

Аккордеон и сегодня жив, но встречается только в оркестрах, как сольный или аккомпанирующий инструмент он причислен сегодня к почетным пенсионерам.

В сороковых и пятидесятых годах этот красавец с перламутровыми боками стал королем всевозможных квартетов, рассыпавшихся по стране с легкой руки Бориса Тихонова — музыканта, который, по справедливости оценив его достоинства, создал свой «эталонный» тогда и легендарный ныне квартет. «Монарх» взошел на трон не случайно. У нас его узнали и приблизили к сердцу еще с довоенных времен. Так же как и во всей Европе, после войны аккордеоны появились в стране в большом количестве — и не в музыкальных магазинах, их привозили из Германии победители как скромные трофеи; в конце сороковых в прокатившемся по нашему кино-прокату фильме «Девушка моей мечты» с суперженщиной арийского образца Марикой Рокк аккордеон задавал тон в песнях героини, а в середине пятидесятых мы узнали, тоже из кино, но на этот раз из французского, которое хлынуло к нам бурным потоком, что парижский шансон немыслим без аккордеона, как набережная Сены — без целующихся у парапета.

И вот квартет Бориса Тихонова становится законодателем музыкальной моды, а его «Ручеек» чуть ли не каждый день журчит по радио и бежит по городам и селам на концертах гастролеров и местных музыкантов.

Спустя тридцать лет истинный поэт аккордеона Владимир Петренко напишет в своих воспоминаниях о том времени, упомянув о квартете Тихонова:

«Виртуозные разливы аккордеона, бархатный звук кларнета, модный аккомпанемент гитары и контрабаса приводили меня в состояние, близкое к шоковому. Они играли музыку, которая предвосхитила и подготовила многое из того, что в дальнейшем получит развитие как самостоятельный жанр, а значит, появится и история. Явление неординарное, превосходная музыкальная идея, готовый рецепт для подражательства и в данном случае точка отсчета моей профессии».