Мэтт Дикинсон - Другая сторона Эвереста

Вершина была всего в нескольких сотнях метров от нас.

Я встал позади Лакры, и мы стали преодолевать волны льда. Справа от нас гора обрывалась на 3000 вертикальных метров, открывая неограниченный обзор на сказочный пик Пумори (7165 м) и другие северные стражи Гималаев. Позади них лежит бесплодное коричневое Тибетское плато, где кривизна земли отчетливо видна.

Слева, со стороны Канчунга, ничего не было видно, только белые флаги, срывающиеся с гребня. Ни следов ног, ни отметин от зубьев кошек. Мы выбрали подход справа, где виднелись скалы, и опасность ступить на нависающий карниз была меньше.

Я ещё раз вытащил камеру и снял Лакру, идущего с опущенной головой на фоне гигантского носа вершины перед ним.

Услышав щелчок сработавшей пластиковой камеры, я снова стал беспокоиться: сработает ли видеокамера на вершине? Решить проблему фильма можно было единственным путем — получить снимки с вершины. У меня и раньше бывало, что в критический момент отказывала камера, и я шептал беззвучную молитву, чтобы все сработало.

Затем я подумал, что без Ала эпизод на вершине вообще потеряет выразительность. После отказа Брайана идти на гору фильм был переориентирован на Ала и на шарф Далай Ламы, который он обещал занести на вершину.

Я ещё раз обернулся в надежде увидеть Ала, но безрезультатно. Тогда я решил все делать последовательно, сначала взойти на вершину, а потом думать о фильме.

Странно, но казалось, что ветер стихает по мере нашего приближения к вершине, хотя флаг развевался, как обычно. В начале гребня мы были изрядно побиты порывами ветра, достаточными, чтобы заставить буквально распластаться на нём, чтобы не быть сдутыми. Теперь, когда мы делали последние шаги на вершину, ветер магическим образом прекратился.

Я взялся рукой за шест и тащил себя на вершину мира. К моему удивлению, у меня текли слезы, я плакал впервые после детства.

Я оглянулся — Мингма и Джайалтсен поднимались за мной, но по-прежнему, не было видно Ала. Мы были вчетвером на вершине, и здесь места больше не было. Сформированная преобладающим западным ветром, вершина имеет размер, примерно, с бильярдный стол, и уходит крутыми склонами на север и юг, выступая карнизом на восток.

Лакра снял верхние рукавицы и в шутку покачал моей рукой вверх и вниз. Мы все пожали друг другу руки и прокричали невнятные поздравления.

Мое воображение поднялось на недосягаемую высоту. Даже, несмотря на то, что нас окружали другие восьмитысячники, такие как Лхоцзе, Нупцзе[2], Эверест был вне конкуренции, он полностью доминировал над всем.

Но всё же, вид был неполным, на востоке горизонт на треть был закрыт вздымающимся облаком из ледяных кристаллов, формирующих флаг. Вблизи флаг обладал гипнотическим свойством. Наблюдая за облаком ледяных кристаллов, я скоро понял, почему на вершине так тихо. Ветер ударяется о северную сторону, затем завихряется подобно гигантскому ротору над нашими головами, прежде чем снова обрушивается на стену Канчунг.

Я поставил одну ногу на южный склон, а вторую на северный, уселся верхом на вершинный гребень и воткнул свой ледоруб как можно глубже в снег. Фактически я сидел точно на границе, отделяющей Китай от Непала.

Передо мной был вершинный сделанный из сплава шест, украшенный разноцветными молитвенными флагами и шарфами. Я наклонился к нему, где были какие-то забавные, гоже из сплава, панели, возможно, это были отражатели от прошлой высотной топографической съемки, и два оранжевых пустых кислородных баллона.

Зная, что запас кислорода тает с каждой минутой, я извлёк видеокамеру у Мингмы и достал из своего рюкзака литиевую батарейку. Мне пришлось снять рукавицы, чтобы подключить её. Затем, затаив дыхание, я щелкнул выключателем. Подняв очки на лоб, я посмотрел в маленький, размером с почтовую марку, видоискатель, и там, как это и должно было быть, была картина, которую я с нетерпением желал увидеть.

Камера работала превосходно. Я нажал на запись и увидел, как замигала красная лампочка REC. Эврика! Съёмка на Вершине Мира!

Все ещё сидя, я начал с двух широких панорам, охватывающих вид от покрытого облаками массива Лхоцзе до трех шерпов. Затем я приблизил и дал крупным планом Лакру, который связывался с базовым лагерем по рации.

Когда Лакра закончил разговор, он передал рацию мне. Я отложил камеру, чтобы взять уоки-токи, и услышал восторженный крик Джайалтсена. Посмотрев по направлению его вытянутой руки, я увидел Ала, идущего к нам по предвершинному гребню.

Я обменялся несколькими словами с Барни и тут услышал восторженный голос Брайана, идущий из рации.

— Мэтт? Мы тут все изволновались внизу. Не забудь сказать несколько слов для Далай Ламы.

Внезапная мысль осенила меня.

— Уверен. Кис все снимает с вашей стороны.

— Кис как раз сейчас делает это.

— Отлично.

Я вернул уокн-токи Лакре и снова взял камеру. Это было здорово. Я смогу отснять, как Ал появляется на вершине и затем его разговоре Брайаном. На другом конце, в базовом лагере Кис снимет другую половину разговора, и мы сможем смонтировать уникальный репортаж с вершины.

Держа камеру, как можно устойчивее, я направил её на Ала, который медленно тащился к нам. Как и мы, через каждые несколько шагов он останавливался, чтобы отдышаться. Было видно, что ему пришлось нелегко. Мое сердце рвалось из груди и не только от недостатка кислорода, эти несколько мгновений съемки были восхитительными, самыми волнующими в моей жизни. Я сидел на вершине Эвереста и снимал фильм о том, как одни из лучших альпинистов мира преодолевает последний снежник на пути к этому священному месту.

Здесь не было наигрыша, это был кадр, делающий фильм об Эвересте, мой фильм об Эвересте, особенным, в котором зритель становился участником событий.

Осознав это, я не ограничился общим планом, я приблизил ноги Ала, бьющие ступени на склоне, и несколько секунд держал на них камеру. Затем я зафиксировал его и приблизил лицо, на котором чётко были видны сосульки на кислородной маске.

Когда Ал преодолевал последние несколько метров, я снова дал общий план и заснял, как шерпы поздравляли его.

— Молодец, Ал. Мы сделали это! Всё-таки сделали. Мы на вершине мира.

Ал остановился и глубоко вздохнул. Его плечи были опущены, он казался предельно изможденным, но речь его была связной. Лакра вручил ему рацию.

— Брайан, вы меня слышите? Я на вершине. Я на вершине и шарф Далай Ламы со мной.

— Это ты, парень из Йоркшира? Как ты это сделал? — Рокочущий голос Брайана несся по радиоволнам.

— Я в базовом лагере. Ты видишь меня? Я машу тебе.