Из истории группы "Облачный край" - Сергей Богаев
Приехал в студию, тут никого нет, вроде бы – давай, твори, а не могу. Уже так привык, что постоянно вертится Маша, Наташа ассистирует, а если их нет, то ждут дома, в получасе езды. А теперь… да, что там. Делать больше нечего, нужно пройти адаптацию. Время было позднее, а неподалёку круглосуточный магазин. На проходной спросили: – Что, Серёга, за водкой пошёл? Как в воду глядели. В магазине скользнул взором по портвейну за двадцать семь рублей и остановил взгляд на водке. Плохо мне! Ничто не зацепит теперь – ни вино, ни пиво. Нужен более мощный импульс, чтобы прогнать эту боль. Я взял две бутылки по ноль семь, какой-то кильки в томате, хлеба чёрного, так и понёс всё в руках, через проходную. Ребята из вневедомственной охраны засмеялись:
– Не переборщил ли ты, Серёга?
– Ну, я же это не за один ведь раз!
– Ну тогда хорошо, если за два раза, то ещё ничего, -хихикали солдаты. Они все были из ветеранов чеченских войн, знали жизнь, любили Облачный Край и благосклонно ко мне относились, даже будучи в курсе моих перипетий с алкоголем. Ведь распоряжение Тропилло так и висело у них на стене, они знали, что оно безвременно приостановлено.
В студии культурно открыл кильку, нарезал хлеб, поставил стопочку пятьдесят грамм. Откупорил ноль семь. Наполнил стопочку… бах! Налил сразу вторую. Сижу, смотрю на неё, и думаю: – Нет, так дело не пойдёт. Я что, всю ночь буду эту стопочку наполнять, опустошать, потом снова наполнять? А когда же я буду работать, если всё время возиться с этим сосудиком… достал я свой, милый сердцу гранёный стакан и наполнил его до краёв – двести пятьдесят граммов… хлоп!
Сергей Богаев в студии. 2008
Пока ещё что-то соображал, в течение часа, пришло успокоение. Не навсегда же я с ними расстался, не от того наши домики покосились, в конце-то концов! Я придумал гениальную партию гитар на песню 001, решил тут же воплотить, и у меня получилось. Да так, что волосы дыбом торчат до сих пор. Вот этот час, буквально между небом и землёй – самое лучшее время. В такие моменты посещают самые лучшие мысли, когда ты ещё не пьян толком, но в тоже время не больно трезв. Сыграл гитары, теперь было нужно сводить их в подгруппу, я глянул на себя в зеркало: пьяный, небритый – рыцарь печали. Поставил снова рюмочку, стакан ведь хлопнул уже, куда торопиться? Наполнил рюмочку, и снова посмотрел в зеркало. Мой вид вызвал усмешку: такой большой я, и такой мелкий сосуд у меня в руке – неорганично совсем это выглядит, и потому взял снова стакан, и, планируя наполнить его наполовину, налил так, что вышло из краёв… жах!
Грела мысль, что в бутылке осталось ещё двести грамм, полбанки кильки, половина луковицы и немного хлеба. А главное, есть ещё одна непочатая, ноль семь водки. Я чувствовал себя, как в танке. Казалось, горы готов свернуть. Казалось, что вот ещё месяц и закончу альбом, и вернусь в семью, и будет мне счастье, достаток, и мир да любовь. С такими мыслями я что-то писал, что-то стирал и записывал вновь. Добил бутылочку и принялся за вторую. Думал уснуть в кресле, сидя за пультом немного поспать, до следующей смены. Памятуя о том, что случилось с задвижкой, когда Тропилло не смог попасть в студию, я решил проверить дверь перед сном… проверил.
Очнулся уже утром, меня по щекам бил Рекшан. Рядом от стены к стене ходил озлобленный Ясин: в студии не проветрено, аппаратура горячая, колом в воздухе стоит перегар, я сплю в прихожей на полу возле самой двери. Рядом пустая бутылка водки, опрокинутый стул, по полу размазана килька, в комнате отдыха разбит вдребезги мой гранёный стакан. Половое ведро, которое использовалось при генеральной уборке, до половины наполнено содержимым моего желудка… стояла такая вонь! Видимо я пошёл проверять щеколду, оставил её открытой и рухнул оземь прямо под дверью.
И вот, такая картина. Ясин матерится, Рекшан меня трясёт, с каким-то человеком они пытаются меня поднять, кое-как дотащили до кресла. Позвонили Тропилло, конечно же. Самое главное, при такой разрухе, устроенной мной, не пострадала никакая аппаратура. Все штекеры на месте, всё прекрасно работает. Испытывая пиетет перед железом, я никогда себе бы не позволил нанести вред оборудованию. Что здесь, на Цветочной, что в студии на Петроградской, всегда себя контролировал, но что произошло со мной в эту ночь, я не помнил. Шутка ли сказать! Упади я в двух метрах от прихожей – мог оборвать студийные коммуникации. Микрофоны дорогие и хрупкие: долбани рукой, и они завяжутся в узел. Однако ни разу за всё время я не сломал ничего. Даже странно.
Тропилло приехал быстро. Окинул взором, что я не успел ещё прибрать, глянул на мою рожу и сразу всё понял. Ясин уже подготовил меня к худшему. Сам он не пьёт, и даже запаха не переносит. А тут такое дело. Андрей сразу сказал, что это всё, у меня есть полчаса на поиски жилья, и чтобы я убирался прочь. Никакие уговоры действия не возымели. Опять прозвонил знакомый набор телефонных номеров и попал на Саню Ошлакова по кличке Француз, знакомого с давних времён. Договорился, что приеду. Снова попросил разрешения у Тропилло оставить свои вещи. Он мне чётко сказал, что прийти я смогу сюда только тогда, когда будет здесь он или Ясин, и только затем, чтоб забрать свои вещи.
Сколько-то времени провёл у Сани. Чем занимался, надеюсь, понятно. Даже припомнить не силах, неделю провёл или два-три дня, в абсолютном тумане. Решили, черт с ним! Заберу свои вещи, а там станет ясно, что делать. Приехали в студию, сухо кивнул Андрею и стал собирать свои вещи. И тут…
Сергей Богаев в студии. 2008
