Нина Соротокина - Фавориты Екатерины Великой

Балязин, ссылаясь на отзывы современников, пишет, что Мамонова, в отличие от других фаворитов, нельзя было назвать красавцем. Высок, хорошо сложён, здесь всё без изъяна, но общий вид портили «калмыковатые», несколько раскосые глаза. Я думаю, современники ошибались. Судя по портрету работы Левицкого, Мамонов был ослепительно хорош. Можно предположить, что ему польстил художник, но правильнее сказать, что просто мода поменялась. В наше время чуть раскосые глаза — это то самое, что придаёт индивидуальность, шарм и неотразимость. Главное, чтоб он самой императрице нравился, а она о нём пишет в письме Гримму: «…чудные чёрные глаза с тонко вырисованными бровями, рост несколько выше среднего, осанка благородная, поступь свободна. Одним словом, мы столько же основательны по характеру, сколько отличаемся силой и блестящей наружностью».

Дворцовое прозвище Мамонова экзотично и мрачновато — Красный Кафтан, ассоциативно прозвище отсылает куда-то в мрачные времена Ивана Грозного, но всё совсем не так, просто Александр Матвеевич обожал свой малиновый бархатный кафтан, которые ему очень шёл. «Под красным кафтаном скрывается, — пишет Екатерина Гримму, — превосходнейшее сердце, соединённое с большим запасом честности; умны мы за четырёх, обладаем неистощимой весёлостью, замечательной оригинальностью во взглядах на вещи, в способе выражения удивительной благовоспитанности».

Первое время она присматривалась к молодому человеку, особенно не обольщаясь на его счёт. Умён — несомненно, образован, хорошо рисует, книжки почитывает, но слишком скромен, нельзя понять, пригоден ли он к государственной службе. Через пять месяцев (1787 год) императрица взяла его с собой в поездку в Крым и за полтора года самого тесного общения изменила о нём своё мнение. В царском картёже было много важных особ и даже, как уже сообщалось, два императора. Мамонов со всеми умел находить общий язык, в беседах был раскован, обходителен, словом, им можно было гордиться. Екатерина решила, что будет готовить своего любовника на роль вице-канцлера в помощь Безбородко. Она исходатайствовала для него титул графа Священной Римской империи и даже повелела ему присутствовать на совете. Но не тут-то было, молодого человека совершенно не интересовали государственные дела, к ним у него и сердце не лежало, да и способностей не было.

Будущий канцлер Безбородко, а тогда статс-секретарь императрицы относился с Мамонову крайне насторожённо, обвиняя его в деспотизме и злобном характере. Сравнивая Ланского и Дмитриева-Мамонова, он писал приятелю своему Воронцову в Лондон: «Ланской, конечно, не хорошего был характера, но в сравнении сего, сущий ангел. Он имел друзей. Не усиливался слишком вредить ближнему, о многих старался, а сей ни самим приятелям своим, никому ни о чём помочь не хотел. Я не забочусь о том зле, которое он мне наделал лично, но жалею безмерно о пакостях, от него в делах происшедших, в едином намерении, чтоб только мне причинить досады».

Может быть, это письмо было написано под горячую руку? М. Гарновский, секретарь Потёмкина, в своём дневнике от 1787 года написал: «Александр Матвеевич много может, нет в сём ни малейшего сомнения. Никто из предшественников его не в состоянии был поколебать власть докладчика, а он оную колеблет». Докладчиком в данном случае был Безбородко. Иностранцы тоже снисходительны к Мамонову. Сегюр, например, отзывается о нём очень хорошо, князь де Линь подчёркивает раскованность и непринуждённость Мамонова в поведении с императрицей, он-де один «говорит ей правду», то есть позволяет себе спорить и иметь собственное мнение.

От прочих фаворитов Дмитриева-Мамонова ещё отличало его отношение к наследнику Павлу и всему его семейству. Историки не устают напоминать, что фавориты глумились над Павлом и вели себя по отношению к нему крайне дерзко. «Глумились» — слишком сильно сказано, а дерзость их выражалась в том, что они унизительно не замечали гатчинского принца. Все двадцать три года пребывания Павла в наследниках он рвался к государственной работе, и все эти годы Екатерина из кожи вон лезла, чтобы его к этому не допустить. Мамонов действовал умно, он был очень почтителен с семьёй наследника, при каждом случае старался угодить и показать своё расположение.

Валишевский описывает такой случай. В день своего тезоименитства Екатерина пожелала получить от Мамонова подарок, который сама же загодя купила — серьги за 30000 рублей. Серьги не попали в руки Мамонову, потому что их раньше увидела супруга Павла: «Ах, ох, какая прелесть!» Екатерина тут же подарила эти серьги невестке. Зная подоплёку этого дела, великая княгиня решила поблагодарить Мамонова — косвенного виновника подарка, для чего пригласила его к себе. При дворе от императрицы не было тайн. Она узнала о приглашении, закатила Мамонову сцену, а невестке послала письмо с выговором, «чтоб впредь она не придумывала ничего подобного». И как это всё понимать? Из-за такой мелочи такая склока! Павел, сочувствую Мамонову, который уж совсем был ни при чём, послал ему табакерку, украшенную бриллиантами. Мамонов попросил у Екатерины позволения нанести визит наследнику, чтобы поблагодарить за подарок. Императрица милостиво разрешила, но с условием, чтобы Мамонова сопровождал её доверенный человек. Вежливый визит не состоялся.

Походя несколько слов о Русско-шведской войне 1788 года. Шведы, видя, что Россия прочно увязла в войне с Турцией, решили воспользоваться случаем и попытаться вернуть земли, отнятые у них Петром I. Они были уверены в своей победе, но Россия, ведя войну на два фронта, разбила шведский флот и одержала полную победу.

На войну со Швецией Екатерина послала сына. Вряд ли она рассчитывала на его полководческие способности, просто хотела удалить его от двора, сын, как немой укор, одним своим видом вызывал у неё раздражение. Уезжая в армию 4 января 1788 года, Павел написал несколько писем — жене, детям, даже составил подробное завещание на 45 пунктов — война есть война, мало ли что может случиться. Жене он пишет: «Воображая возможность происшествий, могущих случиться в моё отсутствие, ничего для меня горестнее, а для отечества чувствительнее себе представить не могу, как если бы вышним провидением суждено было в самое сие время лишиться мне матери, а ему государыни. Такое происшествие было бы истинное для нас посещение Божие». Далее следуют подробные указания, как себя вести, если бы «высшее провидение» поступило предсказываемым образом. Разумеется, письмо должно было остаться в «непроницаемой тайне».

Тайна эта и так носилась в воздухе. Екатерина не была особенно физически здоровым человеком, болела, выздоравливала и опять болела. Но каждому было ясно, что она не вечна. Понимал это и умный Мамонов. Вот и подстилал себе соломку, чтоб не больно падать.