Нури Халилов - Долгая дорога домой. Воспоминания крымского татарина об участии в Великой Отечественной войне. 1941–1944

Мне нужен был свой фотоаппарат, и Равкат помог мне купить немецкий фотокор[188] 9 на 12 с шестью кассетами. Им было удобно работать в павильоне, а на выезде приходилось таскать с собой штатив, покрывало, кассеты. В продаже появился фотоаппарат «Зоркий» на 36 кадров.

У себя во дворе построил павильон-лабораторию. Печатное устройство сделал на дневной свет. Это было очень удобно тем, кто спешит получить фото на паспорт или другие документы. Все это я сразу же делал у себя дома. В павильон водил в исключительных случаях, так как боялся начальника райфинотдела базара Нурова.

О своем желании купить малоформатный фотоаппарат я поделился с Героем Советского Союза Сигбатулиным[189], который жил в Паркенте. Он посоветовал мне купить «Киев-4», который появился в продаже. В нем был экспонометр, что позволяло выбрать правильную экспозицию, и все снимки получались одинаково резкими. Я так и сделал. Вся моя дальнейшая жизнь была связана с фотографией.

По профессии я учитель истории, и работать парикмахером было мне совсем не по душе, хотя работа была прибыльной, зимой в тепле, летом в прохладе. Эта работа дала мне возможность прокормить, одеть, обучить всю мою большую семью, так как в Паркенте я бы не смог тогда найти работу.

Наши советские деньги стали обесцениваться, появилось много фальшивых. Кроме этого, сами денежные купюры были очень большими, например, достоинством 100 и 50 рублей были размером как лист печатной бумаги. К тому же многие купюры были сильно изодраны, были похожи на тряпки. В декабре 1948 года объявили, что будет обмен денег по курсу 10: 1. За 10 рублей дадут 1 рубль. За 100 рублей сданной в кассу выручки дадут 33 процента от сданных денег.

Мой хороший клиент – директор Сбербанка Нуритдин пришел ко мне в парикмахерскую и посоветовал немедленно положить все мои сбережения на книжку, так как завтра будет уже поздно. Я положил, сколько можно, заодно и плановую выручку сдал вместо 2000 рублей – 3000.

Бухгалтер Дубигеля (чех) попросил у меня взаймы 300 рублей, у него была недостача в банке.

На следующий день объявили постановление Совмина СССР об обмене денег. Все же я кое-что выиграл: на сберкнижке у меня было 3000 рублей и зарплату получил 600 рублей.

После смерти Сталина в 1953 году началась хрущевская оттепель. Сперва нам обменяли паспорта, и мы перестали ходить на подпись в пресловутую спецкомендатуру. Открылась возможность ездить по родственникам, родным и близким, не спрашивая у коменданта разрешения. Можно было переезжать и прописываться в любом населенном пункте Советского Союза, кроме нашей родины – Крыма.

В 1955 году мы вместе с Эбзаде посетили Пахту, где жил с семьей брат отца Эбзаде Ибраим с женой Незире и своими детьми. Он зарезал козу, приготовил плов, позвал гостей. Играл на боразане[190] и дауле[191]. Танцевали, пели. Они устроили очень хороший прием для нас.

На следующий год мы поехали в поселок Кугай Наманганской области. В Кугае жил Мамут – младший сын брата моей матери Сеит-Вели. После смерти Мамине – матери его детей – он жил в яблочном саду Кугая со своей второй женой Алиме. Сеит-Вели даи хорошо принял нас. Зарезал кур, приготовил другую еду. Ночевали мы в шалаше. Весь вечер говорили о родных и близких, о своей судьбе на высылке.

На следующий день вместе пришли в Кугай к Мамуту. Он нас хорошо принял, а к вечеру поехали в Ленинабад, где жили его другие сыновья: Сеит-Асан с женой Нурие, Сеит-Яя с женой Женей и дочерью Софа, Сеит-Нафе – Герой Советского Союза со своей семьей. Кроме них, в Ленинабаде жило еще много других моих родственников. Мы не знали их точных адресов и надеялись на русскую пословицу: «Язык до Киева доведет». Так оно и вышло. Расспрашивая людей, мы нашли улицу Ванцети, дом номер 127. До революции в нем была мечеть, а теперь жил Сеит-Асан с женой и сыном. Нурие пела, танцевала, играла на мандолине, но уже тогда она болела и вскоре умерла. Мы гостили в Ленинабаде три дня, и все родственники принимали нас очень хорошо.

Года через три я снова приезжал к ним. Из Ванцети Сеит-Асан переехал в новый дом в Советабад, где получил новую квартиру. Ленинабад называли добытчиком атомной руды. Поэтому в нем были очень хорошие магазины, город строился, появлялись современные кварталы, люди получали удобные по тому времени квартиры.

Рефат водил меня по городу. Зашли в исторический музей. Увидел там бронзовую статую Александра Македонского, который, оказывается, бывал в этих местах. Все родственники вечером встретились на пельмени. Я всех сфотографировал на память.

Особо запомнился следующий приезд в Ленинабад. В тот период была какая-то очередная партийная кампания по борьбе с нетрудовыми доходами, и некоторые люди выбрасывли из квартир на улицу незаконно приобретенные ковры.

В Андижане на улице Карла Маркса жил мой дядя Сеит-Мемет с женой Хатидже и двумя дочерми Зоре и Фатиме. Вместе с ними жила Айше алай – сестра его отца. Я был очень благодарен дяде Сеит-Мемету, так как он очень помог моей семье выжить в годы войны.

В Бекабаде жили сыновья и дочери сестры матери Эбзаде. Туда мы ездили на все свадьбы. Естественно, что начался поток гостей и в нашу сторону. Не буду всех их ни перечислять, ни описывать, а только скажу, что счет шел на десятки. Люди приезжали на несколько дней, а отдельные по необходимости жили и дольше. Точнее – сколько надо. Многое предопределяла близость Ташкента.

Паркент перестал быть районным центром, так как наш район объединили с Верхнечирчикским. Центром района стал Янгибазар (Верхний Чирчик). Иногда меня стали посылать туда на работу. Как-то даже на целый месяц.

В 1960 году мы переехали жить в Янгибазар, в дом Якуба по улице Жданова. Сам Якуб перевез свою семью в Самарканд. За собой он временно оставил детскую комнату. Я тогда работал в янгибазарской парикмахерской, был председателем профсоюза райкомхоза. Два года был членом пленума Ташкентского обкома профсоюзов работников коммунальных предприятий. Хорошо наладил работу профсоюзов района: райкомхоза, пожарной команды, райводхоза. Все стали получать деньги по больничным листам, путевки в санатории и дома отдыха, регулярно проходили собрания, выпускались стенные газеты. С моим уходом все это сразу же развалилось.

Работать парикмахером в Янгибазаре было гораздо легче, чем в Паркенте. Здесь в основном жили корейцы и казахи. Бороды у них жидкие, редкие, их легко брить. Платили они за бритье 40 копеек, а за голову и бороду – 1 рубль. В Паркенте у узбеков и таджиков очень твердые и густые бороды и волосы на голове. Их брить очень трудно и долго. Там за бритье головы давали 60 копеек, за бритье бороды – 30 копеек. Накопить что-либо с такими заработками было очень сложно. В Янгибазаре, кроме плана, можно было собрать еще около 300 рублей.