Маркус Вольф - Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки

Все увеличивавшийся разрыв между уровнем жизни на Востоке и на Западе и связанное с этим недовольство населения ГДР заставили Ульбрихта снова задуматься над планами, давно положенными под сукно. В разговорах с глазу на глаз он обсуждал идею германо-германской конфедерации, делая акцент на экономическом и научно-техническом сотрудничестве. При этом его намерения состояли только в сохранении жизнеспособности ГДР. К концу пребывания на своих постах Ульбрихт продемонстрировал дальновидность, которую в нем вряд ли кто-либо предполагал.

Но так как Ульбрихт не рискнул обсудить эти тонкие размышления в партийном руководстве и в переговорах с советскими представителями, недоверие приверженцев жесткого курса только росло. На конференции рабочих в Ростоке Ульбрихт совершенно неожиданно для других членов партийного руководства заговорил о “признаках нового исторического рубежа”. Тогда я думал, что в этом проявляются признаки нового подхода.

Мой министр, конечно, видел то же самое, но именно поэтому реагировал с возмущением. Мильке заявил, что ростокская речь “не согласована”. Он с нетерпением ждал возвращения руководителя берлинского представительства КГБ Ивана Фадейкина, который из-за событий в политбюро улетел в Москву для консультаций с Андроповым. Хонеккер также уехал в Москву, чтобы пожаловаться Брежневу на Ульбрихта. Брежнев укрепил его в стремлении стать преемником Ульбрихта на посту руководителя СЕПГ. Вместе с Хонеккером он держал в руках нити заговора, который должен был привести к свержению Ульбрихта.

Вальтер Ульбрихт был человеком со своими ошибками и слабостями. Он, коммунист сталинской закалки, обладал явственно выраженным чувством власти, и ему едва ли были ведомы сомнения и угрызения совести. Его склонность к принятию единоличных решений и высокомерию усиливались старческим упрямством почти 80-летнего человека. Но не это ставили ему в вину оппоненты. Ульбрихт должен был быть отстранен от власти, так как он с удивительным чувством реальности оценивал положение в изменяющейся Европе и размышлял о политических последствиях этого развития.

Когда интриги против Ульбрихта были видны еще не всем даже во внутреннем руководящем кругу, я почувствовал на себе их воздействие. Мильке сообщил мне, что Хонеккер с неодобрением отнесся к передаче мною Ульбрихту сообщения о многочасовой встрече с одной из ведущих фигур в парламентской фракции СДПГ. Следовательно, дошло уже до того, что первому человеку в партии и государстве больше нельзя было передавать важную информацию разведки.

Внешне отставка Ульбрихта совершилась корректно и с почестями по сравнению с подобными событиями в других социалистических странах. На VIII съезде СЕПГ в июне 1971 года власть была доверена Хонеккеру, тогда как Ульбрихта избрали почетным председателем партии. Еще некоторое время старик даже оставался формально председателем Государственного совета.

О том, как проходило смещение Ульбрихта, написано много. Но, в отличие от того, что известно из документов, обнародованных в 1990 году, эти события были гораздо драматичнее. Решающая конфронтация между Ульбрихтом и Хонеккером произошла во время беседы с глазу на глаз в летней резиденции Деллн. Перед встречей Хонеккер приказал охране выехать с ним из его охотничьих угодий Вильдфанг и сопровождать в резиденцию Ульбрихта Деллн. Сотрудников Главного управления охраны удивил необычный приказ — на встречу друзей взять с собой не только обычное оружие, но и автоматы. Прибыв к резиденции Ульбрихта, Хонеккер сослался в разговоре с командиром охраны на свои полномочия секретаря ЦК, ответственного за вопросы безопасности. Он приказал занять все ворота и выходы и прервать связь. Следовательно, Хонеккер казался исполненным решимости арестовать своего “приемного отца”, если тот отказался бы выполнить его требования.

Так далеко дело не зашло. После жесткой полуторачасовой дискуссии Ульбрихт, покинутый Москвой и большинством членов политбюро, сдался. Он написал заявление в адрес ЦК с просьбой об отставке, чего от него требовал Хонеккер. Он еще надеялся сохранить лицо и быть в состоянии оказывать политическое влияние в качестве председателя Государственного совета. Но Хонеккер пресек эту попытку с той же жесткостью, с какой осуществил свержение прежнего лидера партии. С горечью говорил старик, приложивший руку к написанию большой главы германской истории, о путче Хонеккера и Мильке, его ближайших соратников с давних лет.

Не прошло и двадцати лет, как круг замкнулся, когда Хонеккер — вот она, ирония истории! — был таким же образом сброшен с пьедестала. После случившегося и он говорил о путче.

Многие в ГДР ожидали, что с окончанием эры Ульбрихта и приходом к власти Хонеккера повеет свежим ветром. И действительно, поначалу казалось, что в экономической и культурной политике обозначаются новые тенденции. Хонеккер практиковал коллективный стиль руководства, призывал высказывать другие мнения, даже вызывал на диалог. Но эти начатки нового были вскоре забыты. Хонеккер, как и его учитель Ульбрихт, был продуктом “реального социализма”. Всегда существовавшие при этом строе идеи реформирования не имели шанса на осуществление. Уже перед открытием VIII съезда при инструктировании делегатов указывалось на то, что “нет причины для обсуждения ошибок”, проблемы преодолеваются “в поступательном движении”. Такого рода пустые слова сопровождали нас до октября 1989 года. Любая попытка демократической дискуссии внутри партии подавлялась.

Понятен вопрос молодых нам, людям старшего поколения: почему мы, более или менее сопротивляясь, все же подчинялись этому стилю, противоречившему “ленинским нормам партийной жизни”? Я тоже должен поставить перед собой этот вопрос.

После подписания Московского договора политика разрядки в обоих германских государствах далеко еще не возобладала. Следовало преодолеть мощные внутри- и внешнеполитические препятствия, прежде чем удалось прийти к разумным отношениям между ГДР и ФРГ, а после трудных переговоров — и к заключению договоров между ними.

Наши источники в христианских партиях сообщали о различных тайных маневрах, с помощью которых предполагалось торпедировать политику Брандта и в конце концов добиться свержения его правительства. Важную роль Играло при этом взаимодействие консерваторов из министерства иностранных дел, промышленных кругов и шпрингеровских газет. Это заставляло Брандта быть осторожным в уступках восточной стороне. ГДР использовала наряду с прочим и различные представления о статусе Западного Берлина в качестве тормоза при переговорах о практических решениях, например о транзитных путях.