Наум Синдаловский - Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор

Однако такого рода перепалка не была самоцелью ни с той ни с другой стороны. Спор шел не о привилегиях, но о приоритетах. Среди петербургских пословиц значительное место занимают такие, как «Питер – голова, Москва – сердце»; «Петербург – это мозг, Москва – это чрево»; «Питер – кормило, Москва – корм»; «Новгород – отец, Киев – мать, Москва – сердце, Петербург – голова»; «Москва – сердце России, Питер – ум, а Нижний Новгород – тугой карман»; «Москва от сердца, Петербург от головы».

Во второй половине XIX века в разговор о столицах активно включились Добролюбов, Герцен, Белинский, Гоголь. Их афористические оценки вошли в золотой фонд петербургского фольклора. Анатомический ассортимент частей человеческого организма в сравнительном анализе достоинств и недостатков двух столиц пополнился новым органом: «Москва – голова России, Петербург – ее легкие». Надо полагать, легкие, которыми Россия дышит свежим воздухом мировой цивилизации. В то же время категоричные и недвусмысленные утверждения одних прерываются осторожными сомнениями других. Даже неистовый петербуржец Виссарион Белинский выступил в неблагодарной роли примирителя: «Москва нужна России; для Петербурга нужна Россия».

Щеголеватый и деятельный, аристократический, исполненный царственного достоинства, облаченный либо в великолепный фрак, либо в ослепительный мундир Петербург, чье имя мужского рода так подходит к его классическому облику, в фольклоре противопоставляется чинной и обстоятельной купеческой Москве. Мало того что «В Москве место красит человека, в Петербурге – человек – место», так еще: «Москва женского рода, Петербург – мужского»; «Москва матушка, а Петербург – батюшка» и «Москва – матушка, Петербург – отец».

Сразу после 1712 года, когда в Петербурге была официально, в присутствии царского двора и дипломатического корпуса, специально прибывшего из Москвы, торжественно сыграна свадьба Петра и Екатерины, давно уже, впрочем, состоявших в светском браке, пошла по Руси гулять пословица: «Питер женится, Москву замуж берет». Через 100 лет Владимир Даль уточняет – причем уточнение носит принципиальный характер: «Питер женится, Москва – замуж идет». Сама. Добровольно. С тех пор «Москва невестится, Петербург женихается». Отсюда было недалеко и до обобщения: «Москва – девичья, Петербург – прихожая». Пусть в этой прихожей толпятся и маются в ожидании разрешения войти в девичью, где все говорит о заветной устойчивости и традиционном благополучии. Пусть-ка Петербург еще пройдет тот путь, что прошла на своем веку Москва.

В XIX веке Петербург действительно был городом преимущественно мужским. Его население составляли чиновники правительственных ведомств, офицеры гвардейских полков, церковные служащие, студенты университета, кадеты военных училищ, фабричные и заводские рабочие. Более двух третей жителей Петербурга были мужчины. Но и в 1970-х годах, когда этой разницы уже давно не существовало, в городе бытовала пословица: «В Ленинграде женихи, в Москве невесты». И это не было данью традиции. Скорее всего, речь шла уже не только о численности женихов и невест. Высоко ценились традиционно сложившиеся в Москве и в Петербурге гендерные качества представителей противоположных полов: просвещенность и образованность, внутренняя культура и цивилизованность молодых ленинградцев, с одной стороны, и пресловутая домовитость, хозяйственность московских красавиц – с другой.

Явные и скрытые признаки мужского и женского начала в столицах отмечены не только на уровне низовой, фольклорной культуры. Вкус к раскрытым в пространство проспектам и прямолинейным улицам, тяготение к прямым углам в зодчестве и к логической завершенности градостроительных перспектив заметно отличали Петербург от Москвы с ее лабиринтами переулков, тупичков и проездов, уютными домашними двориками и тихими особнячками чуть ли не в самом центре города. На фоне подчеркнуто ровного, уверенного и достаточно твердого петербургского произношения, которое москвичи язвительно приписывали гнилому воздуху финских болот и дрянной погоде, когда «не хочется и рта раскрыть», выигрышно выделяется мягкость и певучесть московского говора. Роковой юношеский максимализм революционного Петрограда противопоставляется степенной осмотрительности сдержанной и флегматичной матушки Москвы. Наконец, не случайно Москву называют столицей – словом женского грамматического рода, в то время как Петербург – стольным градом.

При желании можно найти и другие различия на противоположных концах московско-петербургской оси, вращающей общественную и политическую жизнь России последних трех столетий. Они отмечены поговорками – пренебрежительной московской: «Наша Москва не чета Петербургу», заносчивыми петербургскими: «Питер – город, Москва – огород», «Если Москва ничего не делает, то Петербург делает ничего» и «Москва только думает, а Питер уже работает». В общем, как считали петербуржцы: «Питер Москве нос вытер».

Петербург действительно в короткий срок превратился в один огромный созидательный цех, где все работают или служат, что-то делают, совершают поступки. Деятельность как таковая становится знаком Петербурга, его символом. «Спать ложиться – в Питере не появиться, утром вставать – век его не видать», – говорили в России в XVIII–XIX веках.

На Руси традиционно инертной, смиренной и безропотной миграционные процессы не были результатом свободного выбора, чаще всего они носили принудительный, подневольный характер. Достаточно вспомнить поименные сенатские списки начала XVIII века, согласно которым многие московские купцы, бояре и просто ремесленный люд должны были переселиться на вечное житье в новую столицу, и многочисленные указы Петра о том, чтобы «беглых солдат бить кнутом и ссылать в новостроящийся город Санкт-Петербург». Прививка, полученная в первой четверти XVIII века, оказалась такой мощной и долговременной, что очень скоро Россия, как сказано в фольклоре, уже смотрела «одним глазом в Москву, другим в Питер», и интерес к последнему стремительно рос и рос. Выбор формировался вполне сознательно, несмотря на то что «Питер бока повытер, да и Москва бьет с носка». Владимир Даль дважды записывает эту пословицу, меняя всего лишь местами названия городов. В первом случае: «Питер бока повытер…» и во втором: «Москва бьет с носка, а Питер бока повытер». Право выбора на Руси всегда было делом нелегким, едва ли не непосильным.

И все-таки предпочтение чаще всего отдавалось Петербургу, где градус кипения общественной жизни был значительно выше московского и где духовная атмосфера выгодно отличалась от московской. Вскоре роли двух столиц в общественной и деловой жизни определились: «Москве – торговать, Питеру – думать». Да и набор развлечений, предлагаемых Северной столицей, оказывался шире, разнообразнее и предпочтительнее, чем унылая роспись знаменитых старосветских обедов и обязательных воскресных семейных слушаний церковных проповедей под неусыпным приглядом московских тетушек. В Вологодской, Архангелогородской и других северных губерниях бытовала недвусмысленная пословица: «В Питер – по ветер, в Москву – по тоску».