Лев Дугин - Северная столица

Склонись, о Пушкин! Феба ради, На просьбу слабого певца, И вспомни, как к моей отраде Ты мне Посланье обещал…

Все они просили у Пушкина стихов к себе – Посланиями Пушкина хвастались, иные даже отдавали их напечатать в малом количестве в типографию.

Ты вспомни, как, тебя терзая, Согласье выпросил тогда, Как сонным голосом, зевая, На просьбу ты мне молвил: да!

Он напомнил Пушкину о том, как после позднего собрания вез его на дрожках вдоль Фонтанки к дому.

Да, слава молодого поэта росла! И эти блестящие гвардейские офицеры и камер-юнкеры – в театре и в гостиных на бале составляли восторженную его свиту:

На что мне длинное посланье? Твоих стихов десятка три, Вот, Пушкин, все мое желанье, Меня ты ими подари.

Наступала очередь Пушкина. Он улыбался, он сиял. Вот у него с собой несколько тетрадок: это будущий сборник «Стихотворения Александра Пушкина»!

Здесь были его лицейские и послелицейские стихотворения – исправленные по многу раз совместно с Жуковским.

Он уже договорился с издателем! Уже писарь перебелил их.

– А вот подписные листы! – Он поднял пачку. – Не желает ли кто-нибудь подписаться?

Все желали! Некоторые взяли даже по нескольку билетов…

Он объяснил: он издаст сборник по образцу Батюшкова и Жуковского – в двух томах, в двух разделах и с портретом. Первый раздел – «Элегии». Он перечислил некоторые «Гроб Анакреона», «Пробуждение», «Выздоровление», «К ней», «Разлука», «Уныние» – всего пятнадцать… Разные стихотворения: «Веселый пир», «В альбом Пущину», «К портрету Жуковского» – всего двадцать девять… Что же касается портрета – портрета у него еще нет.

Откинув, как обычно, назад голову, подняв руку, он прочитал одно из стихотворений:

Откуда чудный шум, неистовые клики? Кого, куда зовут и бубны и тимпан? Что значат радостные лики И песни поселян?

Он читал стихотворение «Торжество Вакха». Разве не на радость дана нам жизнь? Разве не для счастья дана нам бесценная молодость?.. Шествует сильный бог по Индии, фавны, сильваны, сатиры и нимфы – в его свите, их пляски неистовы, а поселяне ведут хороводы – вот упоение младостью, вот сладость наслаждений…

Эван, эвое! Дайте чаши!Носите свежие венцы!Невольники, где тирсы наши?Бежим на мирный бой, отважные бойцы.

Да, упьемся жизнью, да, предадимся наслаждениям, есть жизнь, есть смерть – и никакие мудрецы ничего не добавят к этим простым истинам…

Друзья, в сей день благословенныйЗабвенью бросим суеты!Теки, вино, струею пеннойВ честь Вакха, муз и красоты!

Да, лови счастье, но смерть прими хладнокровно и мудро, когда она придет. А пока живешь, умей свои порывы, стремления, мысли, радости, горести, взвешивать на простых весах с двумя чашами: жизни и смерти, смерти и жизни…

Потом Пушкина отозвал Федор Глинка. Вездесущий полковник в «Зеленой лампе» не только участвовал, но частенько председательствовал. Он предостерег Пушкина: как адъютант и доверенное лицо петербургского генерал-губернатора графа Милорадовича он имел доступ к полицейской переписке.

– На тебя доносы! В Петербург приехал из Малороссии некий Василий Назарович Каразин – человек лет пятидесяти, деятельный, весьма кляузный. В театре он видел, как из рук в руки передают твои Ноэли, твою Оду на Вольность – и прочее, и прочее…

Пушкин пожал плечами.

– Что же я должен делать?

– Быть осторожен…

– Я не старик! – резко возразил Пушкин.

И все направились в соседний зал, к пиршественному столу. Какое же общество в России могло обойтись без застолья?

VIII

Ты мне велишь, о друг мой нежный,На лире легкой и небрежнойСтаринны были напеватьИ музе верной посвящатьЧасы бесценного досуга…

В эти часы работы никто и никогда не видел его… Он являлся к своим друзьям полный нетерпеливой жажды жизни – веселый, говорливый, суетный, обидчивый, вспыльчивый… Или появлялся в гостиных – мрачный, раздраженный, скучающий, тоскливый…

Сейчас он был самим собой…

…Забвенных струн касаюсь я…

Звон этих слов заполнил комнату, оттесняя, заглушая все прочие звуки. Он вслушивался в слова: …Коснулся я забвенных струн…

Это прозвучало мягче. Сердце тревожно забилось. …Коснусь я вновь забвенных струн…

Сердце билось, сладостная тревога, счастье заполнили душу.

…Решусь: влюбленный говорун, Касаюсь вновь ленивых струн…

IX

На крыльях вымысла носимый,Ум улетал за край земной;И между тем грозы незримойСбиралась туча надо мной!..

Он пришел в знакомый дом, бывшее убежище «Арзамаса», и Николай Тургенев бросился ему навстречу.

– Благодарю, благодарю, – восторженно говорил он, даже заикаясь от волнения. – Я думал, на петербургском шлагбауме нужно начертать Дантовы слова: «Оставь надежду навсегда…» Но есть, есть… есть надежда! И эту надежду нам дали вы!..

Уже всех обошли слова Александра, сказанные генералу Васильчикову о стихотворении «Деревня»: «Поблагодарите Пушкина за добрые чувства, которые внушают его стихи».

Как было не восхищаться, не радоваться Николаю Тургеневу! Ведь именно его мысли выразил Пушкин: рабство уничтожится царской властью, просвещение приведет к гражданским свободам!..

– Значит, государь вспомнил о былых своих обещаниях! – восклицал он. – Значит, государь готов отменить крепостное право!..

И, усадив Пушкина рядом с собой, принялся читать ему записку «Нечто о крепостном состоянии в России». Эту записку он через того же генерала Василь-чикова представит царю.

И на сходках у Никиты Муравьева, в тесном кольце офицеров, он читал теперь, помимо Ноэлей, свою Деревню. И снова слышались восклицания:

– Ну, братец, знаешь…

– Ну и молодец ты, братец!..

Кюхельбекер прибежал к нему домой. Он был возбужден.

– О тебе говорят всюду! Но заговорил о себе:

– Я пишу критику: «Взгляд на текущую словесность». Скажи, скажи, ты согласен, что не все метры присущи нашей поэзии? Ну, а размер, который Ломоносов заимствовал у немцев – со стопами и рифмами? Ну, а подражание древним? Но скажи, скажи: ты, конечно, согласен со мной, что нельзя все это смешивать?

И снова вернулся к Пушкину:

– О тебе все, все говорят!..

Да, в потоке слухов, омывавших Петербург, все громче и громче слышалось имя сына Сергея Львовича и Надежды Осиповны…

Имя Пушкина и милостивый отзыв императора повторялись в салонах, в гвардейских казармах, в Комитете министров у Большой Миллионной, в Государственной канцелярии у Красного моста, в Комиссии составления законов на Литейном, в Главном штате против Зимнего дворца, в сенате на Петровской площади и в здании Коллегии иностранных дел, где он числился переводчиком, чиновником десятого класса…