Джеффри Робертс - Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь «холодной войны»

Принято считать, что Молотов возражал против австрийской декларации и подписал ее лишь под давлением остальных советских руководителей, которые были рады инициативе, способной улучшить перспективы в натянутых отношениях Востока и Запада. Это мнение основано на событиях Пленума ЦК, состоявшегося в июле 1955 г.65. Там шла обширная дискуссия о советско-югославских отношениях, и ее центральным моментом стали возражения Молотова против восстановления отношений компартий СССР и Югославии. Он не был против политического и дипломатического сближения с Югославией, но не соглашался с полным отказом от бывшей советской критики Тито, когда его упрекали в уходе от марксизма-ленинизма. На этом же Пленуме Молотова самого ругали за оппозиционную позицию на встречах Президиума в последние месяцы66, эта критика вошла в официальную резолюцию, выпущенную ЦК.

В открывающей речи на Пленуме Хрущев говорил в основном о Югославии и не упомянул австрийский вопрос. Но после того, как Молотов высказал генсеку ответные замечания, слово взял Булганин и добавил к уже высказанной критике упреки в других внешнеполитических ошибках, например в связи с Австрией. Вслед за Булганиным выступил министр торговли Анастас Микоян. Он подробно расписал нежелание Молотова менять политику в отношении Австрии. В завершающей речи Хрущев посвятил австрийскому вопросу довольно большой раздел, напирая на то, что Молотов мешал заключению договора и был намерен как можно дольше безосновательно держать советские войска в Австрии.

Под этим напором Молотов проявил раскаяние и стал оправдываться. Он защищал бывшую советскую политику в отношении Югославии, считая критику националистического уклона Тито законной, и указал, что в недавнем прошлом Белград выбрал на международной арене линию, противоречащую курсу СССР. В конце обсуждения Молотов, делая финальные ремарки, несколько сдал позиции, признал за собой грех оппозиции в плане югославского вопроса и поклялся в вечной верности партии и ее руководству. Однако каялся он недолго. По поводу австрийского вопроса Молотов имел сказать вот что: «Должен сказать, товарищи, что я никогда не сомневался в том, что этот вопрос надо решить. Возможно, министерство иностранных дел мешкало несколько месяцев, и, торопясь найти ошибку, мы не торопились с изменением нашей позиции по этому вопросу. Мы возражали, показывая, что мы нормально работаем и т. д. Конечно, мы промедлили и не достаточно изменились… Если с моей стороны были возражения по конкретным вопросам, например, в отношении сроков, то это не существенные возражения… Тут вспоминали, что в первоначальном проекте мы предложили сохранить право Советского Союза вернуть войска в Австрию в случае осложнений в связи с перевооружением Западной Германии. На самом деле мы это предложение выдвинули, но не настаивали на нем, и было бы ошибкой, если бы мы так сделали. Остальные разногласия по этому вопросу у меня в памяти не остались, поскольку они не имели фундаментального значения. Да, не все наши предложения были верными, и Президиум Центрального Комитета нас поправил по австрийскому вопросу и другим вопросам, требуя от нас более четких, скорректированных проектов, чем те, которые мы представили. Но в практической работе такое случается»47.

Документы из архива МИД говорят в поддержку версии Молотова. Предложение отделить вопрос о выводе советских войск из Австрии от вопроса о мирном договоре с Германией было впервые сформулировано подчиненными Молотова в январе 1955 г. в последующих проектах, из которых складывалась новая политическая линия. Громыко и другие еще больше смягчили советскую позицию, в том числе сократив срок вывода войск с двух лет до полугода68. Обсуждения в Президиуме конечно же сыграли роль в этом процессе переформулировок, и, похоже, из всего советского руководства Молотов больше всех был заинтересован в сохранении связи между двумя задачами. Но не стоит преувеличивать изменения в советской позиции по австрийскому договору. Вопрос стоял так: оставлять или нет символическое количество оккупационных войск в Австрии до тех пор, пока не будет подписан мирный договор с Германией. Прошлая позиция была выгодна тем, что позволяла при необходимости «торговаться» на переговорах с западными странами о германском вопросе. Но в начале 1955 г. все менее вероятным казалось, что подобная дискуссия вообще произойдет. И в таком новом контексте тактическим преимуществом стал сдвиг в сторону заключения договора с Австрией, так как это послужило бы образцом для аналогичного соглашения с Германией.

За исключением этой запоздалой полемики, нет никаких свидетельств тому, что Молотов принял новый курс в отношении Австрии с неохотой. Если делить советский президиум 1955 г. на сторонников мягкой и жесткой линии – а ситуация была куда сложнее, – то Молотов принадлежал бы к первому лагерю, а Хрущев – ко второму. Хрущев говорил, особенно в завершающих замечаниях на июльском Пленуме, что его стремление навести мосты в отношениях с Тито подпитывается не тупиковой ситуацией с Западом, а убеждением о том, как важно укреплять братские узы в социалистическом лагере: «После Второй мировой войны государства с общим населением в 900 миллионов откололись от империалистического лагеря. В крупных странах, таких как Китай, победила народная революция. Эти страны согласовали свои действия… Советский Союз, Китайская Народная Республика и другие страны народной демократии должны исходить из общих интересов рабочего класса и всех трудящихся, из интересов борьбы за победу коммунизма. Таким образом, мы должны постараться воспользоваться всеми материальными и духовными возможностями для укрепления нашего социалистического лагеря… Поймите, что социалистические страны обязаны помогать друг другу, чтобы укрепить дружбу между нами… Исторический опыт Советского Союза доказывает правоту учения Ленина о том, что разные страны, объединившись для защиты победы социализма, могут выбирать различные виды и методы решения конкретных задач социалистического строительства, в зависимости от их исторических и национальных особенностей»69.

Именно такая расстановка приоритетов заставляла Хрущева предпочесть определенность социалистической ГДР и разделенной Германии политическому риску переговорного урегулирования немецкого вопроса. А Молотов и МИД старались добиться конструктивных переговоров с Западом, которые создадут общеевропейскую систему безопасности и нейтрализуют угрозу объединенной Германии.

ДВЕ ЖЕНЕВЫ

Последний этап молотовской кампании за европейскую коллективную безопасность развернулся на Женевском саммите (18–23 июля 1955 г.) и Женевском совещании министров иностранных дел (26 октября – 16 ноября 1955 г.). Политика европейской коллективной безопасности, которую продвигал Советский Союз на этих двух встречах, была похожа на курс, представленный на Берлинской конференции, правда с кое-какими важными дополнениями, поправками и изменениями линии, рассчитанными на то, чтобы помешать экспансии НАТО, разбивающей мир на враждующие полюса, с одной стороны, и создать лагерь стран Варшавского договора – с другой.