Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

Ну, а если мы на родню кисляковскую посмотрим? Не найдем ли мы там тот самый образ казака-низовца, созвучный нашим представлениям?

А если не найдем, или образ, обнаруженный нами, не будет прежним представлениям соответствовать, то мы по крайней мере узнаем что-то новое. Итак…

Кисляковы на Нижнем Дону — род, известный не менее Грековых.

В ветхих полуистлевших грамотах, в крестоцеловальных книгах, в списках именных на получение жалованья ржаной мукой значатся они в станицах Скородумовской, Маноцкой и Бессергеневской, и даже из далекой Распопинской станицы приходило дело на «казака Ивана Кислякова, приданное из Саратовской воеводской канцелярии, якобы о краже им осми лошадей» (на самом деле фамилия распопинского казака была Киляков, но более поздний переписчик, скопировав горы бумаг по многочисленным кисляковским плутням и тяжбам, автоматически вывел набившую оскомину фамилию).

Поскольку Алексей Кисляков происходит из станицы Скородумовской, с этой станицы мы и начнем рассмотрение. Лежит она вне городских укреплений, хотя и числится городской. Меж Протокой и Танькиным ериком ровно срублены ее кварталы. Живут в ней славные роды Струковы, Сухаревсковы, Голубинцевы, Богаевские, Кононовы, Плаховы. Казаки разбиты на Десятки. За 1765 год в 13-м десятке меж Лютенсковых, Киселевых и Халимоновыхзначится казак Кисляков Григорий, в 14-м — меж казаков Пудавовых — Кисляков Иван.

Об одном из них, Григории — а имя «Григорий» с недавнего времени стало символом донского казака, — сохранилась бумага, образец писарского мастерства, пример, как в одном предложении всю историю уместить: «По доношению Скородумовской станицы казака Григория Кислякова о неотысканных, бывших в разбитой в море его, Кислякова, и товарища его, Лютенскова, который уже утонул, лодке деньгах до двухсот рублев, в коих имеет сумнение находящихся во оной той же станицы казака Ивана Пухлова и малороссиян, приказано: об оном всех их запросить, а чтоб до решения дела не скрылись взять за караул».

Промышлял Григорий торговлей. В 1776 году дан ему билет с Иваном Нежиловым по Дону и по Хопру до Урюпинской станицы для торгового промысла. Что еще о нем известно? В 1772 году капитан-поручик Ржевский арестовал и увез в крепость Дмитрия Ростовского войскового атамана Степана Ефремова, и поднялись станицы по сполоху. Скородумовская писала бумагу от ноября 12 дня, чтоб освободили Ефремова, и на той бумаге, среди неграмотных, но с той бумагой согласных, приписали казака Григория Кислякова.

И последнее свидетельство о Григории в обрывках станичной книги: «Требовано достойного казака для посылки с грамотами сего 774 года августа 14 дня, послан Григорий Кисляков. Прибыл октября 20 дня…»

Меж 1765 и 1800 годом мелькает еще в станице служилый казак Василий Кисляков. Когда ходили во всеобщий поход на ногайцев, значится он в списках небывших — «по пашпортам своим уехал в разные города для торгу и ныне там находится». На другой год, когда Матушка-Императрица приезжала и сукно дарила, нарядила станица встречать ее, Матушку, семерых лучших, и меж них — Василий Кисляков. Куда он в последующие годы делся, неизвестно.

Иван же Кисляков торговал с размахом. Со Смутного времени, с 1616 года, за заслуги перед царем даровано было донцам право беспошлинной торговли и часто потом особыми грамотами подтверждалось, последний раз — в 1749-м. Городовые казаки многие этим правом пользовались. И Иван Кисляков тоже. Ежегодно мотался в Великороссию, в Казанскую, в Астраханскую губернии, до Архангелогородской добирался. Подряжался, между прочим, для станичной церкви колокол покупать. Люди ему деньги безбоязненно доверяли, генерал-майоры и кавалеры — тоже. В особой книге Скородумовской станицы, где вся служба и все тяготы станичных казаков записаны, встречаем мы за Иваном Кисляковым такую запись: «Василия Иловайскова провожал до Манычи августа 1767 года». Один из всей станицы. Василий же Иловайский был войсковому атаману Алексею Ивановичу родным братцем. И войсковой атаман за Кислякова горой стоял: «1775, 6 апреля. Ордер походному есаулу г-ну Пантелееву. Означенное в рапорте Вашем отведенное по неведению казаку Никите Иевлеву собственное казака Ивана Кислякова лавочное место имеете Вы отдать во владение реченному Кислякову по-прежнему…» А когда старшина Алексей Струков сгоряча обозвал Ивана Кислякова вором (при торговом деле и не воровать?!), шуму было, хоть святых выноси. По Войску особый приказ выходил.

Любил Иван Кисляков город свой страстно, беззаветно. Обращены были на Скородумовскую станицу три раската городских: Ивановский, Андреевский и Алексеевский, так он сынов своих так и назвал: Иван, Андрей, Алексей.

Герой же наш, Ивана старший сын — Андрей, в Войске Донском шуму, а в анналах войсковых шороху наделал больше, чем все остальные Кисляковы, вместе взятые.

Рос Андрюшка Кисляков на бойком месте, на торжище, быстр и суетлив, в глазах от него двоилось. По шаткому мосту гонял за речку Усть-Аксай свиней (был на то строгий приказ атамана: в городе это животное ни в коем разе не пасти). Кинутся потом: ни свиней, ни Андрюшки!.. Отец — на службе: то в Кизляр ходил, то в местных тягостях навроде межевания (целые полки на это дело наряжали), то с Митрием Иловайским на Салу стоял. А как чуть освободится — по ярмаркам. Как и все казачата, отдан был Андрюшка на воспитание дедам. Деды — народ умственный, порядок любят. Как праздник или тезоименитство какое, идут с пирогом на поклон к войсковому атаману гуськом через мостик из бударных[92] днищ — туп-туп — и оттуда так же гуськом — в кабак к чумаку Максиму Федорову. Подопьют, и вспоминает кто-нибудь, как сгоняли с морских кос запорожцев с атаманом Федотовым, как с Уваровым в Кизляр ходили, как в Пруссию, как в поголовный поход до Днепра… Были такие, что Петра Первого помнили. Поглядывая за Дон, на степь, утекавшую к морю, вспоминали единоверцев, безвестно пропавших, а кое-кто и некрасовцев вспоминал.

Ушли с атаманом Некрасовым многие казаки, не смирились с царской службой, сели на Кубани. Жили ушедшие и оставшиеся промеж себя как волки с собаками. Вспоминали деды, как при атамане Краснощекове, когда ушли на турок, а на Дону остались лишь страмные и престарелые, заявились некрасовцы и иной сброд тысяч до шести, перешли Дон и Кумшацкий городок сожгли. Пошли братья-казаки, некрасовские «работнички», по тихому Дону не хуже татар, шесть городков в осаду брали, бабы и девки еле отбились. Попалили некрасовцы хлеб и сено и ушли за Кубань. До тысячи душ в полон угнали. Кинулись ловить, их и след простыл. В отместку Иван Фролов и калмык Дондук Омба на Темрюк ходили, тысячу кибиток захватили, но некрасовцев не достали — сидели те на островах в крепких местах…