“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг. - Андрей Платонович Платонов
Нижеподписавшийся, кроме указанных обстоятельств, почувствовал также, что его усилия уже не дают больше художественных предметов, а дают пошлость, вследствие отсутствия пролетарского мировоззрения.
Классовая борьба, напряженная забота пролетариата о социализме, освещающая, ведущая сила партии, – все это не находило в авторе письма тех художественных впечатлений, которых эти явления заслуживали. Кроме того, нижеподписавшийся не понимал, что начавшийся социализм требует от него не только изображения, но и некоторого идеологического опережения действительности – специфической особенности пролетарской литературы, делающей ее помощницей партии.
Автор не писал бы этого письма, если бы не чувствовал в себе силу начать всё сначала и если бы он не имел энергии изменить в пролетарскую сторону своею собственное вещество идеологию. Главной же заботой автора является не продолжение литературной работы ради ее собственной “прелести”, а создание таких произведений, которые бы с избытком перекрыли тот вред, который был принесен автором в прошлом.
Разумеется – настоящее письмо не есть самоискупление моих вредоносных заблуждений нижеподписавшегося, а лишь гарантия их искупить – и разъяснение читателю, как нужно относиться к прошлым моим сочинениям автора.
Кроме того, каждому критику, который будет заниматься произведениями Платонова, рекомендуется иметь в виду это письмо.
Москва. 9 июня 1931 г.
Андрей Платонов.
Впервые: Русская литература. 1990. № 1. С. 230. Публикация В. Перхина.
Печатается по авторизованной машинописи, с восстановлением по автографу пропущенного машинисткой фрагмента (ИМЛИ. Ф. 629. Оп. 4. Ед. хр. 2. Л. 1–2).
Правка Платонова приводится по экземпляру машинописи, переданному им в редакцию газеты “Правда” (Архив РАН. Ф. 520. Оп. 2. Ед. хр. 294. Л. 1–2); хранится в фонде ответственного редактора “Правды” М. А. Савельева.
[153] М. А. и П. А. Платоновым
10 июня 1931 г. Москва
Москва. 10 июня. Дорогая Муся и Тотик!
Письмо твое воздушной почтой получил в 4 часа дня сего дня. Послано оно, судя по сочинскому штемпелю, 7-го. Значит, письмо шло почти 3 дня, т. е., наверно, поездом, а не самолетом, хотя и послано возд<ушной> почт<ой>.
Изложу всё дело. Телеграмму получил. Устроил дебош в Литфонде[537]. Литфонд связался с ЦК профсоюза. ЦК сказал следующее: “Того, кого послал Литфонд (ребенка), те не виноваты. Виновата Лечкомиссия (этот дурень Беляев)[538] и Литфонд. Виновных надо отдать под суд” и т. д. Дело шло весь день. Литфонд, желая все же вывернуться, послал две телеграммы: одну тебе, другую Мих. Алексееву[539] (валету с бородой – он в Сочи). Я тебе тоже послал телеграмму. Все это ты уже получила и знаешь, в чем дело. Телеграммы эти лишь косвенно могут воздействовать на этих гадов, мучающих тебя с ребенком, а не прямо. Я это, конечно, понимал и вдарился к Аболину[540]. Но тот напустил важность и категорически отказался помочь: дело, мол, маленькое, ему неудобно вмешиваться в распорядки домов отдыха и т. д. и т. п. Я отказался от его помощи, видя, что ее быть не может. Содействие Георгия Захаров<ича>[541] нисколько не помогло.
Кругом виноваты Литфонд и Лечкомиссия. Они выдали путевку ребенку и на путевке даже написали: “8 лет”. Жми на этого Мих. Алексеева. Другого выхода я прямо не знаю. Другой выход – возвращение, но это из-за Тотки, из-за перенесенных мучений нежелательно.
Другой выход еще в том, чтобы снять комнату в колхозе, если уж в Доме отдыха жить никак нельзя, если в нем над тобой и Т<откой> издеваются, – снять комнату в колхозе за 50 р<ублей> и ночевать в ней с мальчиком, а столоваться и проводить время дня в Доме отдыха. Я не знаю, как это удобно, мне ведь трудно отсюда представить. Но если это абсолютно невозможно, невыгодно и т. д., то возвращайся. Если же жить так, поправляя ребенка и себя, все же можно, то следует остаться. Вот как я думаю. Если в Доме отдыха будут травить, придираться, то лучше переехать на частную комнату сразу, чтобы не трепать нервов. Вообще – считай это пустяками и не волнуйся, хотя я представляю, что это за пустяки!
Подумай над моими соображениями и ответь письмом или телеграммой – как ты поступила или думаешь поступить.
Деньги, что у тебя есть, можешь потратить все. На обратную дорогу я тебе переведу.
Теперь о своем приезде. Сказать ничего не могу сегодня. В день твоего отъезда я узнал, что меня будут сильно критиковать за “Впрок”[542]. Сегодня уже есть подвал в “Лит<ературной> газете” против “Впрока”[543]. Наверно, будет дальнейшая суровая критика. Перемучившись, обдумав все (думать над коренным изменением своей литературн<ой> деятельности я начал еще с осени; ты знаешь про это), – я решил отказаться, отречься от своего литературного прошлого и начать новую жизнь[544]. Об этом я напишу в газеты “Правда” и “Лит<ературная> газ<ета>”, – пришлю тебе напечатанное письмо[545]. Когда увидимся, я тебе всё объясню и ты поймешь, что это высшее мужество с моей стороны. Другого выхода нет. Другой выход – гибель.
В результате всего для меня настали труднейшие времена. Так тяжело мне никогда не было. Притом я совершенно один. Все друзья – липа, им я не нужен теперь.
Уехать я хочу страстно, но нужно достать деньги. С краеведами[546] еще ничего не вышло. Все обещают на днях, а дни идут. Ты, Муся, мужайся там. Мне приходится здесь напрягаться до отказа, до болезни, но я выдержу всё.
Если тебе и Тотке там худо, то возвращайтесь. Будем как-нибудь жить здесь. Обдумай всё спокойно.
Я постараюсь приехать немедленно же, как только заработаю деньги, но если ты решишь вернуться, то, конечно, я не поеду, – деньги будут целей.
Отвечай мне подробным письмом, как живешь. Я буду писать часто. Завтра пошлю еще письмо.
Часто ночую у Вали[547] на даче, п<отому> ч<то> дома заедает тоска, особенно в моем состоянии.
Твоя мать[548] прислала тебе документы, какие ты просила. Других новостей нет.
Сильно скучаю по вас, с вами было бы мне легче перенести свой крест.
Пусть Тотик пишет открытки, какие обещал – каждый день, а через день – обязательно.
Крепко обнимаю обоих.
Андрей.
10 /vi. 7 час<ов> вечера.
Посылаю воздушной почтой.
Не волнуйся ни о чем и отдыхай.
Печатается по первой публикации: Архив. С. 497–499. Публикация Н. Корниенко.
На сохранившемся конверте указан адрес отправления: “Сочи, Дом отдыха «Работник печати»”, а также первый постоянный московский адрес А. Платонова: проезд Художественного театра, д. 2,
