Ольга Голубева-Терес - Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941–1945

Я подумала, как полет сближает людей. На земле между нами были всякие недоразумения, а в воздухе, особенно в трудную минуту, все земное, мелочное отодвигается в сторону. В воздухе люди становятся лучше.

Эту мысль тут же заслонила другая: что ждет нас внизу? Лес, овраг, жилые строения, река, провода высокого напряжения? Неизвестно. Но вот цвет окружающей самолет мглы как-то изменился. Еще секунда, и я увидела – всего на секунду – приводной аэродромный прожектор! Теперь весь вопрос в том, что случится раньше: кончится горючее или откроется хотя бы кусочек аэродрома для посадки? Прошла долгая минута, еще более продолжительная вторая, и наконец спасительный разрыв лениво вполз на аэродром. Мы бросились в него. Буквально через несколько секунд после приземления самолет, еще на пробеге, врезался в туман.

Казалось, будто мгла нарочно расступилась, чтобы пропустить беспомощно носившийся над нею самолет, а приняв его, немедленно сомкнулась еще плотнее, чем раньше. Опять повезло? Конечно повезло! Но этому везению экипаж активно помогал. Не поддались панике, спокойно, четко, методично, обдуманно шли по курсу. Летчица, снижаясь в сплошном тумане без каких-либо приборов, в слепом полете, сумела за счет одной интуиции не сорваться в штопор, удержать самолет в режиме прямолинейного планирования, а когда из тумана косой стеной навалилась земля, успела выбрать машину из планирования и вслепую посадить ее. Это только неудача может быть случайной, везение достигается умением. Большая удача случайной быть не может! Теперь-то я знаю, что везение надо делать. За посадку в тумане командующий армией генерал-полковник Вершинин объявил нам благодарность.

Полет подходил к концу. Впереди виднелись уже огоньки аэродрома. Они мне показались ярче, чем обычно. Вокруг была такая редкая тишина, какой она бывает, кажется, в самое мирное время. На много верст кругом – до самого горизонта – никакого признака, что еще идет война. Я подумала: хорошо бы после войны приехать сюда и походить по этим местам пешком. Посмотреть, какими люди станут. Я вот сама себя уже сейчас не узнаю. Шла на войну девчонкой. А теперь кто? Сразу не скажешь. Но одно ясно: той девчонки уже нет на свете. Повидала невиданное, вынесла невыносимое.

– Чему всех нас научит война? – спросила я Зою.

И она сказала, что человек должен стать лучше. И еще сказала, что ей очень хочется побродить по тем местам, где воевали. Побродить просто так. Купаться. Ночевать в поле или в лесу. Пить парное молоко. Встречать гостеприимных людей. Хорошо бы побывать на Украине, в Донбассе, на Дону, на Кавказе, на Кубани, в Крыму и Белоруссии – всюду, где воевали. А вот в Германию она не желает. Мне же везде хочется побывать. Города, села… Все они разные, но над ними одно небо. Вот это прекрасное небо, в котором мы летим. Сейчас оно прекрасное, потому что не стреляют. После войны…

Отогнала эти назойливые мысли. Идем на посадку. Аэродром. Наш временный дом. Друзья. Отдых. Мы еще не знали, что это наш последний боевой вылет в Великой Отечественной войне. Мой – шестисотый и Героя Советского Союза Зои Парфеновой – семьсот тридцать девятый.

О роли фронтовых комиссаров: Ирина Дрягина

В один из ноябрьских дней 1941 года по замерзшей Волге в направлении города Энгельса шла девушка. Ветер яростно рвал полы ее пальто. Это была Ирина Дрягина – секретарь комитета комсомола Саратовского сельхозинститута. Заслоняя лицо от ветра ладонью, она старалась не сбиваться с тропы, однако нога то и дело проваливалась по колено в глубокий снег. Впрочем, Ирина мало обращала на это внимание. Ее мысли сейчас были заняты совсем другим. «Попробуйте теперь не пропустить меня к Расковой», – счастливо улыбаясь, думала она, проверяя – на месте ли направление из военкомата. О том, что в Энгельсе формируется женская авиационная часть, Ирина узнала вчера. Вернувшись с сельхозработ и смыв с себя грязь, она отправилась в институт. По дороге встретила знакомого парня.

– А я думал, ты уже громишь врага с воздуха, – шутливо скалил он.

– Смеешься? – Ира немножко обиделась, потому что не раз уже обращалась в военкомат, но ей отказывали.

– Ты что, разве не знаешь? – удивился он и рассказал ей все, что знал о формируемой части.

Не мешкая долго, Ирина отправилась в Энгельс. Но ее не пропустили даже через проходную. Сказали по телефону: «Приноси направление из военкомата».

На обратном пути шла, вздрагивая больше от обиды, чем от холода (как будто без бумажки нельзя принять!). Дорога показалась долгой. То и дело оглядывалась: энгельсский берег не удалялся, словно она все время топталась на месте. И Ирина ускоряла шаг. Спешила в военкомат. Успела.

Дождавшись своей очереди, вошла к военкому. Он недовольно спросил:

– А вам что нужно? У вас что, тоже дети?

Целый день к нему шли эвакуированные женщины, вдовы с просьбами помочь в устройстве.

Когда до него наконец дошел смысл Ириной просьбы, рассмеялся. Выписывая направление, уже поощрительно заметил:

– Солдат из тебя, думаю, будет что надо… Правда, если подкормить немножко.

С зажатой в руке бумажкой Ирина помчалась назад в Энгельс. Через проходную на этот раз она прошла беспрепятственно. Ее приняли М. Раскова и Е. Рачкевич. Посмотрели документы.

– Нет, летчиком не возьмем. Налет малый. На войне летать – это не по коробочке в аэроклубе.

– У вас же тренируются, учатся, – не сдавалась Ира.

– Тренируются опытные летчицы. Инструкторы аэроклубов.

– Я же была инструктором-общественником.

– Комсомолка? – спросила Рачкевич.

– Член партии.

Они удивленно переглянулись. Ире было всего двадцать лет.

– Возьмем тебя комиссаром эскадрильи, раз уж ты такая…

Вот так Дрягина стала комиссаром. Работа с людьми ее не пугала. Это ей не в новинку. Со школьной скамьи была вожаком сначала в пионерском отряде, потом в комсомоле.

Но все оказалось гораздо сложнее, чем себе представляла Ирина. Раньше все девушки казались ей милыми, сговорчивыми. В институте Ирине было легко с ними, хотя иногда приходилось и поспорить. В армии нет времени на доказательства. «Приказываю!» – и все тут. Некоторые сразу вошли в жесткий ритм армейской жизни. Другим это безусловное подчинение приказам давалось мучительно трудно. В числе последних была и я.

Все началось с того хмурого морозного вечера, когда я, придя с наряда и не обнаружив в казарме никого, кроме дневальной, пошла по ее совету в Дом Красной армии, чтобы спросить у командира эскадрильи разрешения посмотреть вместе со всеми кино. Комэска я увидела сразу же. Вместе со своим штурманом В. Тарасовой она прогуливалась по залитому огнями просторному фойе.