Георгий Арбатов - Человек системы

Существенно и другое. Сталинизм внедрялся в нашем обществе долго и самыми радикальными средствами – вплоть до массового террора. А потому он укоренился глубоко, много глубже, наверное, чем думал Хрущев, выступая на XX съезде. А также все те, кто сердцем, умом, душой приняли линию этого съезда.

О чем идет речь? О том прежде всего, что на руководящих постах, то есть у рычагов власти, оставалось множество людей, придерживавшихся сталинистских воззрений, которым было трудно, если не невозможно, найти себе место в жизни в любой иной политической и социальной структуре. Они просто не могли делать ничего другого, кроме как проводить волю «верхов» вниз, исполнять, подавлять инициативу и тем более инакомыслие. И быстро увядали в условиях открытой дискуссии, открытой политической борьбы – это со всей очевидностью выявилось уже позже, в годы перестройки.

Не менее, если не более серьезной причиной была неготовность значительной части общества к переменам. Множество людей было воспитано, запрограммировано всем прошлым на совершенно определенные формы поведения и реакции, не умело либо боялось проявлять инициативу, самостоятельно думать и действовать.

А потому ситуация сложилась своеобразная. Как только высшее руководство прекращало напор, усилия по десталинизации общества, общественное сознание и общественные институты почти автоматически, без дополнительных указаний сами возвращались на круги своя. Как встает кукла ванька-встанька, стоит только отпустить руку, удерживающую ее в лежачем положении. Или как заваливается на сторону велосипед, если перестаешь крутить педали.

Это, мне кажется, были главные движущие механизмы начавшейся после октября 1964-го, а особенно с конца 1968 года ресталинизации (впрочем, в последние годы правления Хрущева мы тоже с нею сталкивались). Я этот процесс ресталинизации назвал ползучим именно потому, что она не вводилась декретом, особым решением, а постепенно, шаг за шагом обволакивала общественную жизнь, закреплялась на одном рубеже за другим. Этому сознательно помогли те, кто хотел вернуться к сталинизму. Их усилия шли в основном по двум направлениям.

Одно – административные меры против всех, кто занимал антисталинистские позиции, решался поднять голос против наступления консерваторов. Эти меры, как правило, не были крайними. То есть арестовывали и судили редко. Но общепринятой практикой стали увольнения с работы, строгие партийные наказания, в том числе исключение из партии, все более изощренное преследование диссидентов, включая публичную компрометацию и травлю людей, «психушки», а также высылку за рубеж и лишение советского гражданства.

Об этих недостойных страницах нашей недавней истории написано уже довольно много. И мне добавить к этому почти нечего. Какими были цели такой политики? Субъективно одной из них, наверное, была защита устоев того, что тогдашнее руководство считало истинным социализмом, социалистическим порядком. Я не думаю, что при этом тон задавали люди столь циничные или даже просвещенные, чтобы понимать: и социализм, который они пытаются защищать, и их представления о нем деформированы, на деле они защищают авторитарные порядки, а конкретнее – свою власть и привилегии. Но объективно дело обстояло именно так. И поскольку представления сдвигались вправо, расширялось число идей и людей, которые становились объектами преследований. Политическая, духовная, нравственная атмосфера в обществе заметно ухудшалась.

Поставленных целей в значительной мере достичь удалось. Многие умолкли. В той идейно-политической борьбе, которая продолжалась, рубеж «легальности», критерий того, что можно делать, не ставя себя вне системы, все более сужались, ставилось под запрет и то, что люди достоверно знали, о чем еще совсем недавно разрешалось говорить и говорили с высоких трибун.

Мне кажется, эти изменения в духовной жизни общества нанесли ему большой и долговременный ущерб, который породил дополнительные трудности и для перестройки. Когда на XX съезде партии в первый раз сказали правду о прошлом, о Сталине, о творившихся в стране беззакониях и преступлениях, когда первый раз попытались поднять честных коммунистов и беспартийных, все здоровые силы общества на борьбу за его обновление, очень многие восприняли это с огромным доверием, с энтузиазмом, как свое жизненное дело. Разочарования последующего периода, бессовестные попытки сделать вид, что ничего вроде бы не произошло, вернуть людей к вере в недавно развенчанных и поверженных идолов, снова грубо (и к тому же неумело, неубедительно, формально) переписать историю привели к серьезному оскудению запаса доверия к социалистическим идеалам, социальной энергии людей, их готовности отдать себя, свои силы служению большому делу.

Наоборот, все это усиливало скептицизм и даже цинизм (в том числе среди молодого поколения), и с этим в полной мере пришлось столкнуться в период перестройки. За попытки ресталинизации, вновь допущенные беззакония, ложь, новый зажим едва только пробуждавшейся свободной мысли пришлось уплатить очень дорого – пока, может быть, мы даже еще не в состоянии полностью осознать эту цену.

Наступление реакции, сталинизма, естественно, наталкивалось на сопротивление. Были люди, которые не захотели молчать, идти на компромиссы, – наиболее известны среди них А.И. Солженицын и А.Д. Сахаров, но можно назвать и десятки других имен. Иные старались бороться, так сказать, внутри системы. Среди них тоже были люди, которых подвергали гонениям, наказаниям. Других эта чаша миновала, и потому мы только сейчас начинаем узнавать имена и дела некоторых из тех, кто проявил немалое гражданское мужество, пытаясь остановить наступление реакции, защитить преследуемых. Сошлюсь на один лишь пример – академика П.Л. Капицу, о некоторых сторонах благородной деятельности которого мы узнали лишь после опубликования его писем, в том числе Сталину, Хрущеву, Брежневу, Андропову. А на него ведь некоторые обижались за то, что он не подписывал коллективных писем. Капица предпочитал, когда считал нужным, писать сам, нес за все личную ответственность. Не все были столь смелы, как Капица, и не у всех было такое имя, как и авторитет, а потому и возможности. Но людей, которые каждый на своем месте и в меру своих сил (и, конечно, смелости) пытались сделать добро, в частности остановить сползание к сталинизму, было немало.

В годы перестройки тем, кто участвовал раньше в политике, естественно, все чаще начали задавать вопрос: что ты делал до 1985 года? Несколько раз публично – на XIX партконференции тогдашним секретарем Коми обкома КПСС Мельниковым, на II съезде народных депутатов СССР начальником Горьковской железной дороги Матюхиным и затем в газете «Советская Россия» маршалом Ахромеевым – такой вопрос был поставлен и мне, притом с обвинением, что я давал советы прошлым руководителям и потому, мол, не имею права выступать по вопросам политики сейчас. Я ответил на эти обвинения, исходившие от весьма консервативных, «застойных» людей, выразив готовность нести ответственность за каждый свой совет, но подчеркнув, что и тогда, и сейчас отстаивал одни и те же идеи и политику (могу для краткости назвать их просто линией XX съезда). И не хочу использовать страницы этой книги для дополнительных аргументов в споре со своими оппонентами.