Сельма Лагерлеф - Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф

Улла взглянула на меня, сняла очки, взглянула еще раз.

— Право слово, не верится, что милая девчушка, которая жила здесь пять лет назад, все же воротилась, — сказала она.

Вторая неделя

Вчера был Карлов день,[34] и на гимнастике я слышала разговоры про изумительно красивый венок, который возложили у склепа Бернадотов. Кто возложил — неизвестно. Наверно, кто-то, кто любил Карла XV.

Понятия не имею, что такое любовь, но слушать о ней всегда интересно.

Вчера в сумерках я рассказывала сказки Элин и Аллану. Сидела на диванчике в детской, кузина Элин устроилась с одной стороны, кузен Аллан — с другой, оба прижимались ко мне, и мы были наилучшими друзьями.

И вот посреди моих рассказов на пороге вдруг появилась тетя. Наверно, хотела спросить, не зажечь ли нам лампу, но, когда увидела, что Элин и Аллан сидят тихо-тихо и слушают сказки, только кивнула и закрыла дверь.

Но немного погодя она снова отворила дверь, на сей раз не одна, а с дядей. Еще не вполне стемнело, вдобавок в комнату проникал свет от длинных рядов газовых фонарей на Сентральплан, так что тетя и дядя хорошо нас видели. По-моему, они решили, что Элин и Аллан выглядят совершенно очаровательно, прильнув ко мне и увлеченно слушая, что там будет дальше.

Увидев дядю, я так смутилась, что осеклась посреди фразы, но он не сказал ни слова, а немного погодя ушел.

Сказки я рассказывала детям каждый вечер всю эту неделю. Конечно, занятие несколько ребячливое, как и игра в марьяж со старой Уиюй, но им нравится, а тому, кто сам счастлив, хочется и другим доставлять радость.

Хочу только сообщить, что дядя только что принес билеты в Оперу, для тети и для меня. Он явно доволен, что я рассказываю сказки Элин и Аллану, вот и пригласил меня в театр.

Третья неделя

Вчера за завтраком, когда мы пили шоколад (по воскресеньям нам всегда дают шоколад), дядя Уриэль рассказал, что на прошлой неделе масоны устроили замечательный праздник в память о Карле XV и что убранство парадной залы отличалось особой изысканностью. Дядя ведь был там, он тоже масон, и, по его словам, и он сам, и многие другие сожалели, что их семейства не могли увидеть прелестный декор.

При этих дядиных словах у нас, детей, от волнения аж дух захватило. Мы поставили чашки на блюдца и молча воззрились на него. Ведь он как будто бы намерен взять нас с собой к масонам.

Подумать только — попасть в парадную залу масонов! Подумать только — вдруг мне удастся проникнуть в какие-нибудь масонские секреты!

Дело тут вот в чем: несколько лет назад я случайно услышала, что г-н Альфред Шульстрём, который держит торговую лавку возле церкви в Эстра-Эмтервике, состоит в масонах, и с тех пор старалась выяснить, чем же масоны занимаются. Расспрашивала всех домашних — папеньку, и маменьку, и тетушку, и Алину Лаурелль, и Элин Лаурелль, и дядю Шенсо-на. Однако никто не мог толком объяснить, все в один голос твердили, что каждый масон дает клятву никогда не выдавать, чем они занимаются на своих собраниях.

Только старая экономка кое-что знала. Она сказала, что масоны — сущие негодяи, которые убивают детей, жарят их и поедают, и мне это показалось жутко страшным и интересным. Но поскольку я знала, какой симпатичный человек г-н Шульстрём, мне не верилось, что он станет участвовать в таких ужасах.

Дядя долго разворачивал какое-то письмо, которое достал из кармана халата. Получалось у него невероятно медленно, а когда он наконец развернул письмо, то еще дольше пристраивал на носу пенсне. Нос у дяди не очень годится для пенсне, но мы смекнули, что копается он нарочно, подогревает наше любопытство.

— Ты бы все-таки поспешил, Уриэль, — сказала тетя Георгина. — Дети сгорают от любопытства, даже есть не могут.

И дядя вслух прочитал: принято решение, что нынче в два часа дня масонский дом будет открыт, чтобы масоны, высказавшие соответственное пожелание, могли показать своим семействам парадную залу, украшенную в память Карла XV траурным декором.

Дойдя до этого места, дядя остановился и лукаво взглянул на меня:

— Как по-твоему, Георгина? Сельму можно причислить к семье?

— Да, думаю, можно.

— Ладно, но тебе придется глаз с нее не спускать, ибо здесь написано, что все, кого туда впустят, должны твердо обещать, что не станут заглядывать за шторы, открывать дверцы шкафов и соваться за ширмы, чтобы разведать масонские секреты.

Я конечно же поняла, дядя сказал так, потому что вспомнил, как я украдкой читала про пытки во французской истории, но вид у него был такой добродушный, что я нисколько не обиделась.

Как бы то ни было, решено: мы идем все вместе. Мы, дети, ужасно обрадовались. Только и думали: поскорее бы прошло утро и можно было бы отправиться к масонам.

Сразу после двенадцати дядя, взяв с собой Аллана, ушел из дома, а когда они вернулись, Аллан был подстрижен и завит щипцами, волосы на висках и над лбом курчавились. Выглядел он до того очаровательно, что старая Улла вконец перепугалась и сказала тете, что со стороны аудитора безответственно брать с собой к этим ужасным масонам такого красивого мальчугана.

— Вот увидите, хозяйка, живым он домой не воротится, — сказала она.

Мы поняли, что Улла, совершенно как морбаккская экономка, верила, что масоны поедают детей, и мы очень позабавились над нею.

У меня не нашлось времени рассказать, что происходило потом в воскресенье, ведь надо было написать домой и рассказать обо всем. Сейчас продолжу.

Из дома мы вышли в половине второго, потому что предстояло добраться до Риддархольма, а дядя, человек пунктуальный, хотел прийти вовремя.

Ни на Дроттнинггатан, ни на площади Густав-Адольфс-торг, ни на мосту Норрбру мы ничего необычного не заметили. Но когда подошли к Риддархольму, увидели вокруг людей, спешащих в том же направлении. Я услышала, как дядя сказал тете, что совершенно не понимает, в чем дело. Приглашены-то лишь масоны и их семьи, а тут идут и Рёдабударна, и Корнхамн, и Тюскбагарберг, и Сёдермальм, и Норрмальм, и вообще все, кому не лень.

Направлялись все к большому старинному дому на площади Биргер-Ярлс-торг. (Дядя объяснил нам, что это роскошный дворец Росенхане, построенный в эпоху нашего величия, а теперь принадлежащий масонам.)

Перед домом толпился народ, но мы протиснулись к наружной лесенке, которая вела к узкой входной двери. У лестницы нам пришлось остановиться, потому что на ней было полно людей. Дядя достал часы и сказал, что пришли мы слишком рано, надобно немного подождать, пока откроют.