Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке - Швец Юрий

Ангус безупречно владел русским языком и слишком хорошо знал Советский Союз. Вскоре у него установились обширные связи с советскими гражданами, которые, естественно, включали в себя небольшое количество осведомителей КГБ. Они усердно поставляли отчеты о британском журналисте, чье досье в КГБ разрасталось с беспрецедентной скоростью.

В файле не было абсолютно никакой грязи на Ангуса, но это не имело значения. В Управлении RT разведки КГБ также было дело на Ангуса Роксбурга, начатое несколько лет назад, когда он впервые приехал в Советский Союз в качестве студента по обмену. Теперь он снова появился как московский корреспондент «Санди таймс», и заместитель начальника управления Бычков приказал мне установить с ним связь.

После того, как я внимательно изучил дело Ангуса и познакомился с ним, я пришел к однозначному выводу, что советология для него была не только выбором профессии, но и страстью. Он искренне любил Россию, на самом деле гораздо больше, чем большинство моих прошлых и нынешних начальников. Им нужна была тоталитарная Россия как единственная среда, в которой они могли реально надеяться на успех. Ангус жаждал видеть в моей стране демократию и страстно тянул к перестройке. Словом, с британским журналистом у меня было гораздо больше общего, чем с моим начальством, и я слишком далеко зашел в переоценке ценностей, чтобы всецело посвятить себя его развитию. Наоборот, мне пришлось спасать его из когтей Второго главного управления КГБ. Я начал давить на него, чтобы он воспользовался моими услугами по установлению контактов в Москве, стараясь быть как можно более откровенным и агрессивным. Я сказал ему, что я корреспондент ТАСС. Но какой же советский корреспондент мог позволить себе столь наглое поведение в те дни, если он не был связан с КГБ? Кроме того, я не работал в информационном агентстве с тех пор, как вернулся из США, и у Ангуса не было проблем с установлением истины. Я надеялся, что он получит сообщение, и он понял.

Ангус Роксбург действительно стал более осторожным. На этом история могла бы и закончиться, если бы британские власти не выслали очередную партию оперативников КГБ. Второе главное управление, воодушевленное решением Лондона, заявило, что в качестве ответной меры из Москвы будет выслана группа британских граждан. Имя Ангуса было в списке нежелательных лиц.

Ангус был в отчаянии. Для него отчисление означало потерю любимой работы. Это было все равно, что запретить хирургу садиться за операционный стол или запретить художнику прикасаться к кистям.

— Вы можете чем-нибудь помочь? он спросил меня.

«Попробую», — сказал я и в тот же день написал докладную начальнику разведки.

Короче говоря, я утверждал, что официальные обвинения против Ангуса были фиктивными, и если бы мы действительно были озабочены улучшением нашего имиджа за границей, высылка ни в чем не повинного журналиста была бы равносильна выстрелу себе в ногу. В конце концов, у нас должны были быть друзья, не так ли?

Генерал Шебаршин увидел достоинства моей должности и направил мой рапорт председателю КГБ Крючкову, который передал его во Второе главное управление. Служба контрразведки признала ошибку, но указала пальцем на Кремль, утверждая, что на него оказывалось давление с целью выгнать кого-нибудь, кого угодно, чтобы свести счеты с Англией. Пока служебные записки летали туда-сюда, Ангус Роксбург уехал в Лондон, а я стал анафемой во Втором главном управлении.

Через несколько месяцев Ангус неожиданно оказался в Москве с телекомандой Би-би-си для съемок документального фильма о перестройке. Он позвонил мне домой и предложил встречу. Второе главное управление пришло в ярость, и Бычков потребовал от меня выяснить, как Ангусу удалось получить советскую визу.

Я отправился на свидание с Роксбургом в гостиницу «Советская». По существующим правилам, накануне я позвонил в контрразведку и сообщил им время и место встречи. Я не сомневался, что нам в затылок будут дышать хвосты, а гостиничный номер будет битком набит микрофонами — но именно этого я и хотел.

«Изменился ли КГБ? Почему мне разрешили вернуться?» — спросил Ангус.

«Ничего не изменилось. КГБ по-прежнему ненавидит вас», — ответил я. «Я думаю, что это просто еще одна бюрократическая ошибка; похоже, КГБ никогда не видел вашего заявления на визу».

— Ты имеешь в виду, что в следующий раз я не получу визу?

"Вы, конечно, не будете," заверил я его.

"Что мне делать?" — с тоской спросил Ангус. «Я написал сценарий фильма о перестройке. Значит, я не смогу его снять?»

«У кого вы планируете взять интервью для своего фильма?» Я спросил.

«Практически все советские лидеры, начиная с Горбачева».

— А кто первый в очереди?

— Александр Яковлев. У меня послезавтра к нему назначена встреча.

Мальчик, мне повезло! «Похоже, мой план обречен на успех», — радостно подумал я. Яковлев — единственный советский лидер, который не только сочувствует бедственному положению Ангуса, но и осмеливается бросить вызов КГБ. Он никогда не откажет в помощи человеку, планирующему снять фильм о перестройке. Я должен рискнуть. Сейчас или никогда.

— Послушай, Ангус, у меня есть отличная идея, — сказал я. «Когда будете брать интервью у Яковлева, расскажите ему свою историю и объясните, что вам нужно будет регулярно приезжать в Советский Союз для съемок вашего фильма. Я думаю, он поможет».

Ангус оживился.

— Эй, спасибо за совет, — сказал он. «Думаю, именно это я и сделаю».

Итак, жребий брошен, подумал я. Если есть что-то, что КГБ никогда не позволит мне уйти, так это то, что есть.

На следующий день в мой кабинет зашел секретарь отдела. Она была белой от страха.

— Вас зовет Бычков, — прошептала она дрожащими губами. «Сегодня утром он и Береснев отправили ужасный доклад в отдел внутренней контрразведки».

"Что это говорит?" — спросил я, зная, что моя судьба висит на волоске.

— Предательство, — с трудом произнесла она и посмотрела на меня так, будто я уже был трупом.

"Предательство!" — взревел Бычков, отплевываясь. "Вы предали интересы КГБ! Как вы могли давать такие советы!"

Он был ужасен в своей ярости. На его столе я увидел запись моего разговора с Ангусом Роксбургом, которую второе главное управление прислало вместе с собственным возмущенным комментарием.

Рядом с Бычковым сидел Береснев, грозный и надменный. К моему удивлению, я чувствовал себя совершенно непринужденно. Я был готов к решительным действиям. Было слишком поздно отступать.

— Кто уполномочил вас подкинуть Роксбургу идею о Яковлеве? — взревел Бычков.

"Кто уполномочил меня не дать ему эту идею?" Я спросил.

«Не валяй дурака!» — рявкнул Бычков. «Вы предали КГБ! Теперь вам нельзя доверять доступ к другим нашим контактам, в том числе и к Сократу. Вы тоже можете раскрыть ему какую-то тайну! А может быть, вы уже это сделали? отказаться сотрудничать с нами больше?»

Неплохо. Так вот как он планировал построить мост между Ангусом Роксбургом и Сократом! Совсем неплохо. Мой совет Яковлева будет использован для того, чтобы официально и с большим шумом снять меня с дела Сократа, после чего они заставят меня взять на себя вину за их провал с агентом.

— Вы считаете, что Сократу нельзя доверять? — спросил я с интересом.

— Да, — с негодованием ответил Бычков.

"Почему?" — спросил я с легкомысленной улыбкой, которая, по-видимому, застала его врасплох.

— Потому что мы всегда подозревали, что Сократ — это растение, навязанное нам американскими спецслужбами, — прорычал Бычков. «Если ты этого не видишь, ты идиот».

За годы работы в разведке я пришел к очень ценному выводу: никогда нельзя сопротивляться начальству или вмешиваться в его дела. Пусть выроют себе могилу, пусть упадут в нее и втащат на себя грязь. Главное не упустить возможность, когда она представится.

— Подождите секунду, — сказал я с наивным видом. — Вы хотите сказать, что все это время подозревали Сократа в сотрудничестве с ФБР или ЦРУ?