Лита Чаплин - Моя жизнь с Чаплином

С учетом кризиса «Цирк» шел вполне успешно. Выступать с обличениями Чарли стал реже, но не прекратил. Теперь я видела закономерность: чем большему стрессу он подвергался за пределами дома, тем больше он спускал на меня собак, приходя домой, словно это помогало ему восстанавливать силы. Казалось, он находил удовольствие, изливая свою ненависть ко мне и угрожая на тот случай, если я вздумаю посягнуть на его деньги. Часто его слова и проклятия были такими грубыми и оскорбительными, что человек со стороны мог подумать, что он пьян. Но, как ни парадоксально, он пришел домой мертвецки пьяным всего один раз за всю нашу совместную жизнь, и это было в сентябре 1926 года. Я говорю — парадоксально, потому что именно в эту ночь, когда можно было ожидать, что алкоголь развяжет ему язык, он отправился прямо в кровать без единого слова.

Я скрывала детали этих «милых» сцен от мамы, отчасти, поскольку она хорошо относилась к Чарли, а отчасти — подозревая, возможно, и безосновательно, что если я расскажу ей все, она будет винить не его, а меня. А их общего противостояния по отношению ко мне я бы не вынесла. Я изливала душу Мэрион:

— Почему он так ненавидит меня? Почему с таким неуважением разговаривает со мной?

Мэрион пожимала плечами.

— Если хочешь спокойной жизни, выходи замуж за аптекаря. Если тебе нужен Чарли, приспосабливайся.

Если тебе нужен Чарли… Хорошо, а был ли он мне нужен? Я все еще любила его, но он презирал меня, и более того, ему это доставляло особое удовольствие. До сих пор я говорила себе, что детям нужен отец.

Но каким отцом был Чарли? Он игнорировал своих детей. Он говорил мне много раз, что они утомляют его и вообще все дети утомляют его. Если нам оставаться вместе, то откуда гарантии, что он станет другим отцом?

Более полугода — с рождения Сиднея в марте и до сентября — у нас не было секса. Я сожалела об этом, так как каждая женщина убеждена, и правильно, что налаживать отношения в браке лучше всего в постели. Но не возобновлять отношения — было мое решение. Несколько раз за этот период Чарли без слов давал мне понять, что хотя и ненавидит меня, я вызываю у него желание, и мы можем отправиться в постель и доставить друг другу удовольствие.

Но я дала ему понять — тоже без слов, — что не собираюсь быть для него инструментом получения удовольствия, пока он не изменит свое отношение ко мне. Чарли мог совершенно разделять секс и нежность, но я не могла позволить, чтобы днем меня оскорбляли, а ночью использовали.

В тот же период мы провели несколько уик-эндов в Сан-Симеоне, и во время одного из них, Элинор Глин познакомила нас с девушкой по имени Андреа Гейтсбри, назван ее своей протеже. Андреа, угловатая, ненакрашенная девушка лет двадцати восьми казалась невероятно простенькой, если не вглядеться в ее серые тревожные глаза. Она была писательницей и перевела несколько поэтических книг с немецкого и французского на английский, и с великодушной помощью миссис Глин начинала делать собственное имя в американской поэзии. Я нашла ее приятной, хотя немного бесцветной и не думала о ней в тот момент, когда мы с Чарли собирались укладываться спать в нашем бунгало.

— Как бы ты оценила эту Гейтсбри? — спросил он.

— Не знаю. Нельзя сказать, что она мужеподобна, но она и не женственна. Мне кажется, она холодная.

Он засмеялся.

— Вот тут ты ошибаешься. Мне тоже поначалу так показалось: только карьера и никаких признаков пола. Но Джон Гилберт и Мэрион отвели меня в сторону и рассказали о ней совсем другое.

— О! — произнесла я, притворяясь, что моего интереса не хватает, чтобы задать вопрос.

— Да, — сказал он, надевая пижаму. — Похоже, что эта простушка — та еще штучка. Она любит секс и готова на него в любое время и в любом месте, хотя, как я понимаю, она достаточно осмотрительна. Она склонна к самым разным извращениям. Она явно искушенный коллекционер. Она идет на все, что только можно придумать.

— Так она что, лесбиянка? — спросила я, вынужденная показать, несмотря на мою сдержанность, что я знаю о лесбиянках. Я читала о таких людях в одной книге из библиотеки Чарли.

— Нет-нет, ничего подобного — в любом случае это не обязательно.

Чарли продолжал расписывать детали, которые доверили ему Мэрион и Джон Гилберт об Андреа Гейтсбри, и говорил об этом с таким воодушевлением, что я задумалась: зачем он мне рассказывает об этом — и так много? Через несколько минут я поняла, зачем.

— Я никогда ничего не имел с ней сам, конечно, — сказал он. — Но тот, кто сексуально раскрепощен и любопытен, естественно, интересен мне. Честно говоря, я провел большую часть времени за ужином и после, играя в небольшую игру. Я воображал некий конкурс, где побеждает человек, который предложит самый невероятный и изобретательный способ заниматься любовью с женщиной. Волнующая игра, не правда ли?

— О, очень волнующая, — сказала я ровно.

Прошла еще минута.

— Лита!

— Да?

— У тебя это неплохо получается, когда ты захочешь. Мы могли бы пригласить эту девушку в дом и приятно провести время. Ты, она и я. Мы втроем на огромной постели. Что скажешь?

Чутье подсказывало мне, что к чему-то подобному он и клонит, поэтому моей реакцией был скорее гнев, чем шок.

— Нет, безусловно, нет! — возмутилась я. — Отправляйся к ней, если хочешь. Ты великий гений, тебе все позволено. Можешь делать с ней или с кем-то другим что угодно. Только не надо меня впутывать в это дерьмо!

Он нахмурился, но не ответил. И не прикасался ко мне этой ночью, хотя мы были в одной постели. Я повернулась на бок спиной к нему и притворилась спящей и несколько часов ломала голову, как, интересно, я ответила бы ему, если бы у нас все было хорошо. Год назад, когда моя любовь к Чарли была безграничной, мы как-то раз собирались заняться любовью, и он спросил меня: «Правда, было бы интересно, если бы здесь была аудитория, и люди смотрели, как мы делаем это?» Я прошептала «да» автоматически, так как в этот момент хотела сделать ему приятное. Если бы он воспринял мой ответ всерьез и действительно привел сотню зрителей, возможно, что я сыграла бы активную и бесстыдную роль в этой игре, так отчаянно и безраздельно я любила его тогда.

Теперь, однако, я испытывала отвращение, оттого что этот враждебный и чужой человек сделал мне такое грязное предложение.

Оставшуюся часть недели я наблюдала за Андреа Гейтсбри: как легко она двигалась по земле, мало говорила и бесполо выглядела. Не знаю, была ли ее репутация заслуженной, или вся эта история была попыткой разыграть Чарли. Но я узнала кое-что об экзотических — и грубых — желаниях Чарли.