Сергей Нечаев - Бальзаковские женщины. Возраст любви

«Дом у них — настоящий Лувр, а поместье величиной с наши департаменты. Невозможно себе представить, какие тут просторы, как плодородна земля».

В доме Ганских ему отвели спальню, гостиную и кабинет. Изо всех окон можно было видеть бескрайнее хлебное море. Повсюду лежали дорогие ковры, все было украшено вазами, фарфором, серебром. И все это богатство Эвелина собиралась отдать своей дочери в обмен на пожизненную ренту, ибо только передача имения давала ей возможность вступить в новый брак.

Он так тяжело болел, что совершенно не мог работать. Его преследовали головные боли, он едва мог держаться на ногах. Целый месяц писатель не выходил из своей спальни — не мог даже поднять руку, сразу начиналось удушье и страшный кашель.

Мадам Ганская понимала, что, если их свадьба не состоится, это убьет ее возлюбленного. В результате не столько любовь, сколько жалость взяла верх над всеми сомнениями, и она сказала Бальзаку «да».

14 марта 1850 года они наконец обвенчались. На следующий день счастливый Бальзак написал Зюльме Карро:

«У меня не было ни счастливой юности, ни цветущей весны, но у меня будет самое солнечное лето, самая теплая осень».

В этом он очень сильно ошибался, жить ему оставалось всего несколько месяцев.

30 апреля 1850 года новоявленная Эвелина де Бальзак писала своей дочери Анне:

«Меня очень беспокоит его здоровье: приступы удушья у него случаются все чаще, да еще крайняя слабость, совсем нет аппетита, обильный пот, от которого он все больше слабеет. В Радзивилове нашли, что он ужасно переменился, что его с трудом можно узнать… Я его знала семнадцать лет, а теперь каждый день замечаю какое-нибудь новое его качество, которого я не знала. Ах, если бы вернулось к нему здоровье! Прошу тебя, поговори о нем с доктором Кноте. Ты и представить себе не можешь, как он мучился эту ночь. Я надеюсь, что родной воздух пойдет ему на пользу, а если надежда обманет меня, поверь, участь моя будет печальна. Хорошо женщине, когда ее любят, берегут. С глазами у него, бедного, тоже очень плохо. Я не знаю, что все это значит, и минутами мне очень грустно, очень тревожно…»

Срочные дела вдруг потребовали присутствия писателя в Париже, и Бальзак вынужден был покинуть Верховню. Эвелина поехала с ним и дала ему 90 000 франков на деловые расходы. Впервые в жизни, несмотря на плохое самочувствие, он был совершенно счастлив.

27 мая Бальзак с женой приехали в Париж. Врачи нашли у него сильный бронхит, сердечные припадки, удушье, перитонит, водянку, гангрену ноги. Короче говоря, это был «полный букет» болезней, справиться с которым мог бы только очень сильный организм.

Три тяжких месяца Эвелина так и не могла быть женой Бальзака, лишь сиделкой, очень терпеливой и мужественной. Ей он диктовал свои последние письма. Врачи говорили, что у мадам де Бальзак «благородное, великодушное и возвышенное сердце». Сестра Лора писала о ней матери:

«Она ведет себя героически».

Умирающий не слышал от своей Евы ни грустных стонов, ни жалоб — только слова: «Ты будешь жить». Она даже научилась сама ставить ему пиявки, а в минуты просветления говорила с ним о его будущих романах.

18 августа 1850 года Бальзак скончался. Ему был всего пятьдесят один год.

Заупокойная служба состоялась в церкви Сен-Филипп-дю-Руль в среду, 21 августа, в одиннадцать часов, и была самой скромной. Никаких официальных соболезнований, флагов, военной музыки. Но присутствовавших было много: писатели, журналисты, друзья, несколько типографских рабочих, которые набирали книги покойного.

На кладбище Пер-Лашез Гюго произнес речь, которая была встречена прочувствованным молчанием. Он сказал:

— Человек, которого только что опустили в эту могилу, был из тех, кого сопровождала боль человечества. Имя Бальзака станет частицей света, оставленного нашей эпохой будущему… Месье де Бальзак принадлежал к числу самых великих, был одним из лучших… Все его книги — это одна книга: живая, светлая, глубокая. Она полна чего-то пугающего, ужасающего, связанного с реальностью, в которой мы живем, со всей современной цивилизацией, лучшая книга, которую сам он назвал «Комедией», а я бы назвал «Историей»… Вот что он нам оставил: высокое, прочное творение, мощное нагромождение гранитных пластов, памятник! Творение, с вершины которого сияет теперь его слава. Великие люди сами создают себе пьедестал, о статуе должно позаботиться будущее… Увы! Этот могучий, неутомимый труженик, философ, мыслитель, поэт, гений жил среди нас в этой полной бурь, борьбы, ссор, сражений жизни, как любой гений во все времена. Теперь он покоится с миром. Споры и ненависть больше его не касаются…

Своеобразный итог жизни Бальзака подводит А. Труайя:

«За свою короткую жизнь он хотел получить все: славу, любовь, деньги. Что осталось от этой бурной деятельности? Вдова, не знающая, что делать, слишком просторный особняк, дорогая мебель, которая пойдет с молотка… Одержимый жаждой жизни писатель преуспел только в своем творчестве».

После смерти писателя Эвелина печалилась недолго. Сначала она нашла утешение в объятиях молодого литератора Жюл-Франсуа Шамфлёри, изучавшего жизнь и творчество Бальзака (так и хочется добавить «по первоисточникам») и дорабатывавшего последний недописанный роман Бальзака «Крестьяне» (это посмертное произведение появится в свет только в 1855 году).

Он нанес ей визит после похорон, так как не был в Париже в момент кончины писателя. Ход дальнейших событий А. Труайя описывает так:

«Очаровательная чистота молодого человека, его прекрасные манеры понравились Еве, она предложила ему заняться бумагами покойного мужа. Шамфлёри был очень тронут и согласился. Во время беседы он все время жаловался на мигрень, мадам Бальзак положила руки ему на лоб, чтобы магнетическими пассами облегчить страдания. Она была на двадцать лет старше, но пьянила сама мысль стать преемником Бальзака в объятиях этой пышной, ослепительной польки — в ней угадывалось сладострастие и опыт, легкий славянский акцент волновал. Ей пленительным показалось юношеское восхищение ею, которое, казалось, возвращало молодость.

В первых письмах она еще обращается к нему вполне официально, но очень быстро переходит на „дорогой малыш“. Она стала его любовницей и порой представлялась себе мадам де Берни рядом с юношей Бальзаком. Ева не испытывала ни малейших угрызений совести, хотя муж ее умер меньше девяти месяцев назад, а Шамфлёри она едва знала».

В одном из писем она признавалась ему:

«С тех пор как у меня выросли крылья, я веду жизнь настоящей богемы, но только на свой лад — очень одинокую и чистую. У меня голова идет кругом от независимости и свободы. Я никогда больше не вернусь на родину. Мой дом — Елисейские Поля. Каждый вечер я хожу развлекаться в кафешантаны!.. Позавчера смеялась, как никогда в жизни. Боже, какое счастье никого не знать, ни о ком не заботиться, быть независимой, свободной и быть в Париже».