Владимир Чернов - Искушения и искусители. Притчи о великих

Он шел прямо на меня. Я оказался у него на пути. И он трудно наклонил голову. Он узнал меня и понял, что и я понял, что он понял. Что догадавшиеся долго не живут. Что теперь и я — в реестре. И что еще раз сунуться в заповедные места, где он выполняет задания, мне точно уже не светит. Может быть, мне еще и удастся обмануть тех, что охраняет путь. Но там, куда путь ведет, Там — работает он. И Там мне от него не уйти. И значит, жить мне придется — только здесь. И никаких снов. Полжизни — отрезано. Самой лучшей. А может, и единственно стоящей половины.

Нами себе суженСмех, страх.Разве мир суженВ наш крах?Это нервы блажат…А людямНужны сны.Лежат на желтом блюдеЧерные щеки луны…

Он ушел в голубое сверкание коридоров. Ушел, провожаемый насмешливыми взглядами, хихиканьем. И лишь я услышал, как над тяжелой его головой тихо и победно пропели литавры. Он шел прямо, без извилин. На деле они ему только мешали.

Вечером я вошел в квартиру, отперев ее своим ключом, темно было, звери все забились куда-то, меня не встречали, что-то не то обосновалось в квартире. Может, воры? Может, они до сих пор здесь? Я прикинул, каким предметом защищаться. Шагнуть в кухню, там на стене шпага, которая на самом деле кочерга, металл мягкий, но тяжелый. В принципе по башке можно съездить, пусть и согнется. Какой маразм! Тут я увидел в углу ее, совершенно замороженно смотревшую в окно. Я подошел, она была неподвижна и не дышала. Я решил, что она умерла. Ужас окатил меня с головы до полу. Я тронул ее пальцем, ожидая ощутить холод и твердость, и тут она повернула голову. На лице ее оказалась бессмысленная огромная улыбка, медленно и одним горлом она вдруг начала хохотать. Сердце мое разломилось, я заорал: «Прекрати этот идиотский смех! Что с тобой?» Собственно, мне и ответ был не нужен, я соображал, что, очевидно, она все обдумала, и вот оно, решение. Ничего подобного. Она была мертвецки пьяна, возле кресла стояла бутылка, в которой оставалось на палец жидкости. «Мне так хорошо, — сказала она, — ты не волнуйся. Я разговаривала с голубями, и они мне отвечали. Это так просто, у всех, оказывается, один язык, надо просто ему догадаться. Видишь ли, мне же надо с кем-то разговаривать».

Так. Хорошее решение. Если не с кем разговаривать, то можно и с птицами.

— Ну-ну! — сказал я. — И чего говорят?

— Ты помолчи, — сказала она, — я тебе сейчас все скажу. Я сейчас пьяна, и мне совсем не страшно, ты забудешь потом, что я хотела сказать, и я забуду, поэтому послушай меня, я все скажу тебе, только допью.

— Все! — рявкнул я, держась за левый бок, потому что что-то там просто ломилось под воротник. — Говори так. — И отодвинул ногой бутылку.

— Ну, ладно, — согласилась она. — Я, видишь ли, взялась съесть кусок не по себе. Я сама выбрала этот кусок, я выбрала тебя, я заставила тебя быть моим, но ты кусок не по мне.

— Это такой комплимент? — злобно спросил я, еще дальше отодвигая бутылку.

— Нет, — сказала она. — Ничего хорошего в этом для тебя нет. Это такой факт. Мне обидно, что он такой. Ты ребенок. Ты прекрасен, милый мой, маленький. Ты как звери. Надо, чтобы не было на земле этих двуногих, все усложняющих, запутывающих, терзающих друг друга и себя, на земле должны жить одни звери и ты. Вы чистые, вы безгрешные. Ты знаешь, что ты — бог? Не знаешь… Ты — мой бог. У меня есть религия, в которой ты — мой бог. Но ты живешь не свою жизнь, тебе нужна другая. Я все постараюсь сделать для тебя, чтобы у тебя была эта другая жизнь, я буду жить ради нее. — Тут она свалилась на пол, и бормотание ее стало невнятно. Она что-то пела, смеялась, и смех ее был замечателен. Она была прекрасна с этим глупым от счастья лицом, с глазами прозрения. Я приволок подушку, засунул ей под голову и сказал: спи, зараза. Она и заснула. Вот какие дела.

Жил-был мальчик. Две головы, четыре уха. Рук четыре, туловища два, а попа одна, общая, и из нее — две ноги, все как у людей. Когда он родился, его папа и мама просто обалдели. Но они быстро пришли в себя и стали счастливы. Потому что, как это ни удивительно, он оказался тем, о чем они, каждый про себя, и мечтали.

Видите ли, папа был принципиальным и последовательным борцом за теорию коллективного воспитания в условиях постоянного повышения деторождаемости. Он был лектор. Он был пропагандист и автор брошюр на тему выращивания и воспитания детей прогрессивным групповым методом. Он был сторонником системы закаливания и самоорганизации детей. Папа не мог позволить себе получать деньги за то, во что не верил, поэтому он всегда верил в то, за что получал зарплату. Соответственно, он намеревался стать отцом для начала минимум двух детей. Но мама не смогла родить ему близнецов или двойню, хотя очень старалась. Вышло больше одного ребенка, но меньше двух. Так уж вышло.

Мама снаружи выглядела вполне современной женщиной, не чуждой последних слов педагогики и пропаганды. Однако внутри мамы таились темные и низменные собственнические инстинкты, унаследованные от дремучего прошлого. Ее раздирали пережитки. Ей на самом деле хотелось одного ребенка, чтобы на него молиться, выполнять его прихоти, бессовестно нянчить и тетешкать и только на него единственного излить всю благодать. Но если бы об этих помыслах узнал папа, он бы маму просто убил. То есть он задушил бы ее собственными руками. Но к счастью, он об этом так никогда и не догадался.

Он никогда не узнал об этом, потому что в наше замечательное время, когда наука и техника достигли небывалого развития, сбываются все мечты. Вот так, в результате нашей удивительной жизни несовместимые желания мамы и папы совместились. Совместный плод их индивидуальных усилий полностью удовлетворил все их запросы и потребности. Это вышел как бы один мальчик и как бы сразу два. Это было поразительное достижение. Это родился новейший ребенок, подходивший для любых методов воспитания, причем экономически выгодный.

Смотрите сюда. Сначала папа пошел в местком и получил пособие в размере не тридцати рублей, как полагалось на одного новорожденного, а сорока пяти. На шестьдесят мальчик не потянул, так как налицо было все-таки скорее полтора мальчика. После чего папа моментально подал заявление в райисполком, и вследствие постановления горсовета, разрешавшего расширять жилплощадь лицам, родившим близнецов, а из пеленок виднелись именно две головы, буквально в течение года его счастливая семья получила новую двухкомнатную квартиру.

Далее. Курточек мальчик носил две, и покупались ему два костюмчика, однако штанишки-то надевал он одни, так же, как и одну пару ботинок, а это, согласитесь, именно те вещи, которые на детях просто горят. Зато сносились штаны — пожалуйста, в шкафу висят новенькие, бесплатные, из того же комплекта.