Распеленать память - Ирина Николаевна Зорина
– Я ничего у вас не прошу, только – послушать.
Цензор сопротивлялся. Юра наступал, не сдавался. Наконец цензор начал слушать. Конечно, выпили, не без этого. И сдался Главлит. С небольшими купюрами и с более нейтральным названием «О песнях Владимира Высоцкого» статья была опубликована в июльском номере «Литературного обозрения» за 1981 год.
В годовщину смерти поэта и артиста Высоцкого на сцене Таганки было показано поэтическое представление – «Владимир Высоцкий. Памяти артиста нашего театра». Разрешили сыграть спектакль только один раз. Потом – запретили. Помню слова Карякина на последнем обсуждении с участием членов худсовета Таганки, обращенные к чиновникам из Министерства культуры и Московского горкома КПСС: «Все мы смертны и должны быть готовы к ней, к смерти. Я бы хотел спросить тех, кто боится воссоединения Высоцкого с народом (а оно – это воссоединение – идет, и ничто, и никто ему не воспрепятствует): „Вы что – не смертны, что ли? Неужели вам безразлично, что скажут ваши дети, которые любят Высоцкого и Окуджаву за их правду, за совесть, за талант“?»
Но спектакль «Владимир Высоцкий» был разрешен к показу только в 1988 году.
Любимов и его неукротимая Каталин
Каталин Любимову я увидала впервые ранней весной 1979 года. Она была совсем молодой и уже носила под сердцем сына Юрия Любимова Петю. Дело было в той же Малеевке, в Доме творчества писателей, райском (по нашим представлениям того времени) уголке под Рузой.
Однажды в теплый и светлый мартовский день к главному корпусу, где находилась столовая и откуда уже вываливались пообедавшие инженеры человеческих душ, подкатила белая «Волга». Из-за руля легко выскочил седой человек и кинулся помочь выходившей из машины молодой даме, явно чем-то рассерженной.
– Юра! – бросился к нему Карякин. – Какими судьбами?
– Ну вот, Катюша, я же тебе говорил, что мы сразу их найдем, – продолжал успокаивать спутницу Любимов.
Конечно, это было он. Столь странное их появление в Малеевке вскоре объяснилось. Юрий Петрович, вырвавшись из театра на несколько дней, решил провести их со своей молодой женой в Доме композиторов в Рузе по совету Эдисона Денисова, с которым тогда много вместе работал. Поехали к обеду, но немного задержались в дороге.
Постояльцы дома уже отобедали, столы стояли грязные, и кошки шарили в столовой, доедая несъеденное композиторами. Катю замутило при виде кошачьего пиршества, и со свойственной ей категоричностью она потребовала:
– Юрий Петрович, мы немедленно уезжаем в Москву.
Немалых трудов стоило Любимову уговорить молодую жену проехать еще два-три километра, раз уж забрались за Можай, и найти в писательском доме Карякиных.
Юрий Карякин – надо отдать ему должное – в критические моменты умел находить выход. Тут же договорился, чтобы Любимовых накормили, да чтобы скатерть была белая, еда хорошая, и чтобы ни одной кошки не пробежало… Все так и получилось. А потом мы все вместе пошли гулять, пока Любимовым готовили комнату.
Вначале Катя все еще порывалась вернуться домой, в Москву. Но солнце, как по заказу, светило целыми днями. Оба Юры вели себя хорошо. И Катюша оттаяла.
Юрий Петрович всегда был одержим очередным спектаклем. В те дни он готовил постановку Брехта «Турандот, или Конгресс обелителей». Фантанировал идеями, много шутил и вообще находился в прекрасном расположении духа.
По дорожкам, едва освободившимся от снега, весело прыгали трясогузки. Почему они появляются так рано? Катя их никогда не видела, может, у нее на родине, в Венгрии, их и вправду нет. Она все допытывалась, как их зовут, и не могла понять этимологию слова «трясогузка».
– Я вижу, что они трясут хвостиком, но при чем тут какие-то гузки?
Для упрощения дела Юрий Петрович сказал:
– Ну, зови их просто «трясожопки».
И тут уже сам Любимов вдруг заинтересовался «трясожопками».
– Нет, ребята, вы посмотрите, как они забавно передвигаются. Они же не прыгают, как все птица, а бегают туда-сюда, да как забавно бегают! Это надо взять на вооружение. Пусть мои китайчата в спектакле тоже будут бегать, подпрыгивая, как трясогузки. И тут же грациозно, несмотря на уже пришедшую к нему с годами полноту, показал нам уморительную походочку. А спустя некоторое время мы увидели это на сцене: актеры-китайчата передвигались именно как «трясожопки».
В тот год Юрий Петрович был настолько переполнен любовью, счастьем, весельем, молодым задором, что в шутках и розыгрышах не мог остановиться.
Очень насмешили его надписи на фонарных столбах по всей территории Дома творчества: «Тише! Писатели работают!» И, войдя как-то в столовую в обеденное время, когда писатели наперегонки прорывались к только что накрытому, почти «шведскому» столу с закусками (печеный картофель, вареная свекла и квашеная капуста), вдруг громко и требовательно, как это могут делать только театральные режиссеры, закричал: «Тише! Писатели работают!»
Оторопевшие писатели застыли с тарелками в немой сцене, как герои «Ревизора». И только некоторые, не утратившие чувства юмора, расхохотались, в то время как большинство письменников пошли к своим столам с оскорбленным видом.
За шутками и серьезными разговорами время нашей совместной жизни в Малеевке прошло незаметно. Любимовы уехали.
Юрий Петрович и Каталин познакомились в 1976 году в Будапеште, куда Театр на Таганке впервые пригласили на гастроли на две недели. Привезли «Десять дней, которые потрясли мир» и «Гамлета» с Высоцким. Успех был феерический: чтобы попасть на спектакль, ломали двери и готовы были висеть на люстрах.
Каталин Кунц, молодую журналистку из Общества венгеро-советской дружбы, попросили как переводчика (она училась в Москве на филологическом факультете МГУ) сопровождать известного московского режиссера во время гастролей и по возможности смягчать резкость его высказываний. Как вспоминала потом Каталин, она оказалась в непривычной для себя роли «политкомиссара» при Любимове. Человек ответственный, она организовывала все его встречи, следила за тем, чтобы в номере всегда стояли минеральная вода, цветы и фрукты, чтобы актеры вовремя пришли на репетицию и на спектакль, но во время интервью переводила без всякого микширования резкие и интересные суждения Любимова.
И вот случилось то, что случилось: возникла любовь с первого взгляда, вспыхнула взаимная страсть. Ему было уже шестьдесят, она была тридцатилетней женой известного ученого-астронома. Уж не знаю, кто им помогал – Бог, друзья или их собственные усилия, но только через год Любимов снова поехал в Будапешт, теперь уже на полтора месяца, чтобы поставить там «Преступление и наказание». Он взял с собой Юрия Карякина, автора инсценировки, и Эдисона Денисова,
