Владимир Зисман - Путеводитель по оркестру и его задворкам

Кларнет был сконструирован в начале XVIII века, эпизодически появлялся в партитурах второй половины века у Рамо и Стамица, но место в оркестре занял только во времена Глюка и Моцарта и окончательно осел там в начале XIX века. То есть практически в наши дни (ведь правда же, это было совсем недавно?).

Эволюционная развилка, навсегда отделившая кларнет от всех остальных деревянных духовых, имела место, судя по всему, в самом конце XVII века, когда за основу был взят одноязычковый chalumeau, а не двухязычковый schalmei, от которого пошли гобои и фаготы.

В принципе, такая же дудка, как и все остальные, деревянный цилиндр со сквозной продольной дырой. И прикрученной к срезанному под углом «клюву» мундштука камышовой пластинкой. Но!

У изделия, вышедшего около 1700 года из мастерской нюрнбергского мастера Иоганна-Кристофа Деннера, оказалось несколько особенностей. Во-первых, умные и широкообразованные люди связывают специфический, особенно в нижнем регистре, тембр кларнета с выпадением четных гармоник. То есть они присутствуют, но слабо, и их практически не слышно. Похоже, это связано как раз с использованием одноязычковой трости. А во-вторых, в отличие от прочих нормальных деревянных духовых, при передувании (или в современных условиях при открытии октавного клапана) звук улетает наверх не на октаву, а на полторы. Отсюда дополнительные кларнетовые проблемы.

Объясняю медленно, с такой скоростью, чтобы самому понять, что говорю.

Когда в нормальных деревянных духовых инструментах ты нажимаешь октавный клапан, то ты (в общем случае) получаешь звук на октаву выше. То есть все выглядит как на фортепиано — разные октавы по аппликатуре похожи друг на друга.

То, что у ненормального изделия герра Деннера звук улетает на дуодециму (то есть на полторы октавы), влечет за собой как минимум два неприятных следствия. Во-первых, аппликатура одних и тех же нот в разных октавах не повторяется, что неудобно само по себе. А во-вторых, что еще более неудобно, для извлечения всех необходимых нот требуется в полтора раза большее количество клапанно-пальцевых комбинаций, потому что надо реализовать все возможности в пределах не октавы, а полутора. Возможно, технарям это легче будет понять, если я предложу как аналогию сравнение десятичной и шестнадцатиричной систем счисления. Хотя мне кажется, они уже и так все поняли.

Поэтому кларнетисты всегда ходят с парой кларнетов: in A и in B. Разница между ними в полтона, и, что бы там ни рассказывали эстеты о различии тембров, правда заключается в том, что в зависимости от тональности произведения удобнее играть либо на одном, либо на другом.

И футляры для кларнетов у них двуспальные.

Собственно, самое интересное у кларнета находится в верхней части. Остальное — дудка с раструбом.

То, что кларнетист засовывает себе в рот во время игры, называется мундштуком. Это такая нетривиальная по форме, как бы срезанная по диагонали деталь, к которой прикрепляется трость. Мундштук, как правило, изготавливается из эбонита, одно время были в моде стеклянные мундштуки. К нему с помощью специального устройства, «машинки», прикрепляется трость. В сущности, «машинка» — это попросту хомутик. Конструктивно очень изящно сделанный. Трость кларнетисты тоже облизывают, как и гобоисты, но менее страстно. В перерывах всю эту конструкцию в сборе в целях защиты накрывают колпачком.

Между мундштуком и остальной частью кларнета находится деталь под названием бочонок — еще один источник головной боли для исполнителя. С его помощью кларнет настраивают, но при этом маленький деревянный цилиндрик склонен к растрескиванию. От перепадов температуры, влажности и просто так.

Дальше вплоть до раструба вроде бы ничего кошмарного нет.

На музыку Баха кларнет опоздал. Да и позже довольно продолжительное время он существовал как сольный инструмент, но при этом отсутствовал в оркестре.

Настоящая оркестровая жизнь для кларнета началась с XIX века. С этого момента можно перечислять все подряд — там кларнет будет на главных ролях. Но, на мой взгляд, самое шикарное кларнетовое соло написано С. В. Рахманиновым во Второй симфонии. Во-первых, это красиво. А кроме того, я ни у кого не припомню музыкальной фразы такой длины и роскошной неспешности развития. Про симфонии Чайковского, Песню Леля и арию Каварадосси, Франческу да Римини и прочие «Спящие красавицы» можно рассказывать до посинения.

Тот еще родственничек. Зверюга. Это в Euronews в заставке про погоду он такой тихий, почти индифферентный. А в оркестре, особенно в опере, он изображает атмосферу, «когда силы зла властвуют безраздельно». Достаточно вспомнить «Пиковую даму» или «Весну священную». Про Шостаковича просто молчу. Обобщая жизненный опыт, можно твердо сказать, что, если во время спектакля в оркестровой яме вы услышали соло группы альтов или бас-кларнета, можно с большой степенью уверенности предположить, что кто-то из действующих лиц до антракта не доживет.

Бас-кларнет — это итог и результат того же эволюционного пути, который прошли прочие родственные инструменты в каждой группе.

Вообще-то бас-кларнет вблизи я видел первый раз в жизни.

Нет, начинать надо не отсюда.

В первый же день гастролей по Америке с балетом «Щелкунчик» выяснилось, что большую часть нот на бас-кларнете издать нельзя: не кроет.

Нет, пожалуй, и здесь не начало.

Обо всем этом бессмысленно говорить, если сначала не рассказать о Боре.

Боря — замечательный кларнетист и сейчас работает в очень престижном оркестре — не буду говорить, в каком, чтобы сохранить его относительное инкогнито. Кстати, именно на бас-кларнете. А в те времена, когда мы с ним работали вместе и во всех гастролях жили в одном номере, Боря музицировал на трех-четырех работах, не считая многочисленных халтур. И коллизии из «Слуги двух господ» были для него обычным делом. Поэтому перед началом любого концерта он первым делом находил оператора с телевидения, освещавшего событие, и просил снимать так, чтобы его в кадре не было. Потому что начальство тоже смотрит телевизор, и появление в нем Бори, по официальной версии находящегося у дантиста или просто если не почившего в бозе, то как минимум лежащего на одре, в Борины планы никак не входило. Он и так один раз жестоко засветился на развороте популярного желтого журнала. В самой безобидной ситуации. На очередной халтуре в середине 90-х, на корпоративе, музыкантов после концерта угостили. И в тот момент, когда Боря в смокинге, бабочке и при своей вполне импозантной внешности ел капустный лист, потому что на столе уже ничего не было, а есть хотелось, его сфотографировал какой-то журналюга и поместил в своем глянце картинку с подписью «Зелень во рту — зелень в кармане», абсолютно безответственно играя словами. О фактах я уже не говорю.