Варлам Шаламов - Несколько моих жизней: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела
Остап Бендер – это советский Чичиков.
Евтушенко. Пока он все еще «делает свою судьбу», а не литературу.
Кого больше не свете – дурных или хороших людей? Больше всего трусов (99%), а каждый трус при случае подлец.
Искусство – это жизнь, но не отражение жизни.
Бунт «отверженных» так непохож на бунт Крамского. Во Франции боролись за формы искусства, а передвижники – за тематику его.
Чувство вины перед жертвой вызывает ненависть к ней.
21.12.59. Перевыборное собрание поэтической секции. Больше всех голосов (68%) получил Светлов. Сам он не использовал своего бюллетеня – был пьян.
«Преступники» мало отличаются от людей «воли».
В стихах нельзя делать никаких сносок, разъясняющих непонятное.
Наше сердце старше нас, раньше нашего рожденья бьется сердце.
«Юбилейное» Маяковского – на грани пародии, что и понял Архангельский. Он просто повторил эти стихи. Чьи это строки – Маяковского или Архангельского – узнать нельзя:
Вы чудак – насочиняли ямбы / только вот печатали не впрок./ Были б живы, показал я Вам бы, / как из строчки сделать десять строк. / Были б живы – стали бы по «ЛЕФу» соредактор, / я бы и агитки вам доверить смог. / Раз бы показал: вот так-то, мол, и так-то, / Вы б смогли – у вас хороший слог…
Никому нельзя было доверить измятый старый рубль или зеленую, выцветшую от пота трешку. Бригадиров, что могли бы купить хлеба и не украсть деньги арестантов, – не было. «Потерял. Украли», – вот короткие ответы.
И завтра собирались новые рубли, и с новой надеждой вручались подлецу бригадиру, который, впрочем, был голоден так же, как и мы.
Вши и клопы под гипсом повязок.
ед. хр. 112, оп. 2
Школьная тетрадь; на обложке надпись «Московские кладбища» <1959>.
В тетради – выписки из путеводителя 1915 г. «Москва» о захоронениях на московских кладбищах, стихи: «Нет, он сегодня не учитель…», «Сквозь ночь на черный горный пояс…» и др.
Фет – Блок! Мы много пишем о Блоке, но настоящего его учителя просматриваем. Это – Фет.
И лжет душа, что ей не надоВсего, чего глубоко жаль…
Фет. «У камина».ед. хр. 29, оп. 3
Общая тетрадь в черном переплете. На обложке: «1961.1», в тетради записи стихов: «Жить вместе с деревом, как Эрьзя…», «Пусть чернолесье встанет задеревьями…», «Ипподром» и др.
С антисемитизмом я встретился только при советской власти. В детстве, в юности в городе, где я жил (в Вологде), не было и тени антисемитизма. Антисемитизм и интеллигенция – разные миры.
Первые годы революции, первые десять лет антисемитизма не было и в Москве. Но уже в тридцатых годах антисемитизм не считался позором, а после войны стал чуть ли не доктриной (вплоть до Кочетова[411] и [нрзб] редакции «Москвы»). В лагере тоже не было антисемитизма – у блатных, например.
Наш космос – точность.
О прозе будущего. Вроде Сент-Экзюпери. Проза достоверности, звучащая, как документ, ручательство знания, полного знания, авторское ручательство. В отличие от прозы прошлого и настоящего, где писатель для успеха не должен знать слишком много, слишком хорошо свой материал.
Проза будущего не техника, а душа. Экзюпери показал нам впервые воздух. А кто показал нам войну? Ремарк? Война еще не показана. Не показан лагерь, каторга, тюрьма. Не показаны больные люди.
«Техницизмов» в прозе будущего почти не будет. Душу профессии будут уметь показывать без содействия «многошпидельного»[412] стиха.
Не проза мемуара. Мемуар – это другое. Хотя место мемуара в будущем более значительно. Мемуару можно мало верить, а проза будущего достоверна.
Эта проза – не очерк, а художественное суждение о мире, данное авторитетом подлинности.
Искусство – не отражение жизни, оно – сама жизнь.
«Пушкин» – книга, которую Тынянов опоздал написать.
Таль – не Алехин. Успехи Таля – успехи скорее психологического, чем шахматного порядка.
Старая лошадь стоила во много раз дороже, чем молодая кобыла.
12 апреля. Поразительная новость, к которой, впрочем, все были готовы. Передачи телевидения начались в двенадцатом часу дня – уже после того, как космонавт вернулся из полета – и в течение двух часов на экране телевизора сообщали: «пролетел над Африкой, готовится к спуску» – в то время как все это было проделано часа два-три ранее.
14 апреля. Гагарин. Грамотный солдат. Очень уверенный, очень. Держится вовсе независимо, без тени волнения. Поздравлял весь мир, кроме Мао Цзедуна.
Это, конечно, самое сильное, самое незабываемое.
Стыд, совесть и неполноценность.
Тендряков – «Суд» («Новый мир»)[413].
Волнения героев, составляющие суть «Суда», понятны только людям сталинского времени. Это – рассказ о бесправии, ибо ведь нельзя судить за несчастный случай.
Труп из тряпок, брошенный ночью под фары автомашины в каком-то подмосковном городке ночью. Развлечения местных подростков.
Что знаем мы о влиянии неба.
Надо запретить авторам использовать в комедийном плане названия, значащие другое, большое, серьезное.
Фильм называется «Роман и Франческа»[414].
А кукольная постановка театра Образцова – «Божественная комедия».
Смерть – это тихая жизнь на другом берегу, надо доплыть, додышать…
«Если парни всего мира…»[415] Нет слова вместо никуда не годного: «парни», вовсе не подходящего здесь.
Человеческий язык беден, а не богат. Он с трудом передает мысли и то далеко не всегда – только в идеале может передать – и не может передать сотой части чувств, их оттенков, полутонов, полунамеков.
Значительная часть выражается в интонации, в намеке, и без этого – нет языка.
Кто может описать человеческое лицо, смену выражений на нем. Разве есть такой язык. Может быть, можно описать лицо актера – оно гораздо проще лица обыкновенного человека. Оно стандартизировано, подчинено определенным законам. Складки его сдвигаются по команде в театральной школе.
Но лицо обыкновенного человека описать невозможно. Это – невероятный, немыслимый труд.
Я не хочу и не имею права посылать кого-нибудь на смерть. И сам не хочу умирать по чьему-то приказу.
Страшный подарок
Космонавту Гагарину московские писатели сделали страшный подарок – каждый подарил по книге с автографом и взяли с него слово все прочесть.
Деталь – это художественная подробность, ставшая символом, образом.
18 мая 1960
Маргарита Н.: А ваш портрет был на выставке[416]. Все спрашивали: Кто это? Кто это? Какое знакомое лицо.
Я: Скажите им, что я – лицо времени – потому и знаком всем.
Автор пишет: «с необъяснимым наслаждением».
Писатель для того и существует, чтобы объяснить необъяснимое в поведении людей.
Ничего «необъяснимого» не должно в рассказе быть.
Наше знамя – не ясность, а точность.
Время сделало меня поэтом, а иначе чем бы защитило.
Московские валютчики держались с большим достоинством, чем троцкисты в тридцатые годы. Ян <Рокотов> подвел базу: «В советском обществе большой спрос на негодяев».
(«Литгазета», статья Славина или Розова[417], 10 июня 1961.)
Писатель, поэт не открывает никаких путей. По тем дорогам, по которым он прошел, уже нельзя ходить.
Кроме известных примеров, когда гений пожирает таланты.
Война неизмеримо проще лагеря. Это и ясно, понять не трудно.
Крещение – был великий протест. И остались людьми.
Чего нет на Севере
Что запомнилось после возвращения в Озерках – вокзальная уборная с удивительным спуском воды, а главное, с обилием надписей, похабных надписей. К такой литературе я не был приучен на Севере.
У Толстого «В<ойне и> м<ире»> вовсе нет поэтов, стихотворцев того времени, и Денисов «В<ойны и> м<ира»> и вовсе не Денис Давыдов.
Надо ставить «В. М.» и «А<нну> К<аренину>» в кино. Иначе не решить вопроса. Но «Козаки» и «Воскресенье» не решают.
«Кроткая»[418] поставлена очень хорошо, удачно, но это не «Братья Карамазовы», не «П<реступление> и н<аказание»>, не «Идиот».
«Темное чувство собственного долга»[419].
<Пушкин> «Арап Петра Великого».
«Евг<ений> Он<егин> – «энциклопедия русской жизни». Какая чепуха. Роман вечен из<-за> трагической судьбы Ленского, из<-за> драмы Татьяны. Решение опять только «в миноре» – ибо это высшее решение. Любовь и смерть.
22 июня 1961 г.
Вот современные стихи:
Вчера я растворил темницуВоздушной пленницы моей.Воздушной пленницы!Я рощам возвратил певицу,рощам возвратил певицу!Я возвратил свободу ей.Двойное возвратил!Она исчезла, утопаяВ сияньи голубого дня.Точность современности!Именно «исчезла, утопая»,именно «в сияньи»,именно «голубого дня»И так запела, улетая,Как бы молилась за меня.
(В. Туманский)Поэзия это личный опыт, боль, но это боль и опыт поколения, времени.
