Михаил Филин - Арина Родионовна

Беседы с Натальей Савишной повторялись каждый день; её тихие слёзы и спокойные, набожные речи доставляли мне отраду и облегчение.

Но скоро нас разлучили, и я никогда больше не видал Натальи Савишны, которая имела такое сильное и благое влияние на моё направление и развитие чувствительности».

Описание последних дней Натальи Савишны, её приготовления к смерти, её распоряжения — как она сдаёт по описи сундуки и завещает четыре штуки жалованного ей давно господского платья молодым господам, описание её кончины — всё это сокровища поэзии…

Какое же впечатление оставила она по себе в человеке, которому было десять лет при её смерти?

Она совершила, — заканчивает гр<аф> Толстой свой рассказ о ней, — лучшее и величайшее дело в этой жизни — умерла без сожаления и страха.

«Её похоронили, по её желанию, недалеко от часовни, которая стоит на могиле матушки. Заросший крапивой и репейником бугорок, под которым она лежит, огорожен чёрною решёткой, и я никогда не забываю из часовни подойти к этой решётке и положить поклон.

Иногда я молча останавливаюсь между часовней и решёткой! Мне приходит мысль: неужели Провидение для того только соединило меня с этими двумя существами, чтобы вечно заставить сожалеть о них?..»

Скажите теперь: люди, которым выпало на долю детство, согретое такими людьми, могут ли нравственно погибнуть в жизни?

Ведь человек образуется, главным образом, соответственно тому, сколько любви было на него излито в его детские годы.

Наталья Савишна, Савельич, Евсеич (дядька Багрова внука) лишь дополняли свою долю сердечного тепла к той силе любви, которою окружали детей их матери. А в таких домах, как Пушкины, как семья Лариных, где мы не видим нравственной близости Тани с её матерью, как семья Марьи Дмитриевны Калитиной, женщины сухосердечной, несмотря на её восторженность, деланной, — там няни и дядьки заменяли детям то, чего не хватало в родительских чувствах, понимая жизнь, подобно Наталье Савишне, лишь как одну беззаветную любовь.

И образовался тот обаятельный мир русской детской, который так тепло и нежно рисовал С. Т. Аксаков, воспевал Хомяков. В этом мире русские матери, русские дядьки и няни в длинные ночи вымаливали пред тёмными от времени семейными иконами, в сиянии лампады, счастье детей. Там набирались действительных сил и незаменимых впечатлений родины те птенцы старых дворянских гнёзд, которые, несмотря на то, что потом лучше, чем теперешние, узнавали Европу, её языки и книги, были прежде всего русскими людьми и больше всего тем дорожили.

И потому они служили своей земле действительной осязательною службою, с вдохновением творчества, как «орлы Екатерины», как Карамзины, Пушкины, Муравьёвы. Они могли служить земле в первых рядах народа и вести его так, чтобы народ и в мире дружно шёл за ними, и в бою лез за ними без страха, на смерть или победу на вдесятеро сильнейшего врага, потому что они знали этот народ и сами были народ. Были одних взглядов, одних чувств, одного настроения, одной безусловной с ним веры; и весь народ, вся земля единодушным, неуловимым голосом чувства, со страстностью, признавала их, как, например, Кутузова, своими и требовала их себе в вожди.

Всё это так было…

Теперь чахнет — и не к нашему, увы, счастью — поэзия русских детских, среди равнодушных в вере родителей, равнодушных к детям приставников, быстро сменяющихся. Растут дети не в преданиях старины, непрерывною цепью подымающихся к прошлым векам — векам святых, векам безбрежной веры и богатырских чувств, — а на юру, кое-как, готовясь умножить собою безотрадные ряды ничем не связанной с родиной, не понимающей свой народ и им не понимаемой, беспочвенной толпы.

Бледнеет русский тип в образованных людях.

Оторванным большею частью от деревни, то есть от земли и народа, развивающимся в городах, на руках обезличенных родителей, а то под надзором воспитателей или иностранцев, или «всечеловеков», — откуда детям образованных классов набраться русского духа?

Всё меньше таких людей, о которых можно бы сказать, что в них жизненно бьётся то, что всего лучше означить словами «вечно русское», — и люди чисто русского склада должны аукаться между собою, как в дремучем лесу.

И если ещё что может сохранить нас от утраты нами нашего русского «образа и подобия» — это жизнь в Церкви, воздействие выдающихся созданий русской литературы и соприкосновение с миром простых русских людей.

Вот эту-то живую народную силу, так долго спасавшую детей высших русских слоев, и следовало почтить в лице Арины Родионовны, самой живой представительницы «русских нянь»…

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ АРИНЫ РОДИОНОВНЫ ЯКОВЛЕВОЙ (МАТВЕЕВОЙ)

1758, 10 апреля. Мыза Суйда Копорского уезда Петербургской губернии. Рождение «крестьянина Родиона Яковлева дочери Ирины», крепостной графа Ф. А. Апраксина.

Конец, 1758… начало 1759. Приобретение Суйды генерал-аншефом Абрамом Петровичем Ганнибалом.

1760, 27 февраля. Рождение сестры Ирины, Евдокии Яковлевой.

1761. Появление на свет брата, Алексея Яковлева.

1763. Рождение ещё одной сестры, снова Евдокии.

1766, январь. Массовое бегство крестьян из Суйды «в Польшу».

1767… 1768. Рождение брата, Филиппа Яковлева. Смерть отца Ирины, Родиона Яковлева.

1772. Кончина крестьянина Петра Полуектова, давнего благодетеля семьи Яковлевых.

1775, 21 апреля. Рождение у Осипа Абрамовича и Марии Алексеевны Ганнибалов дочери Надежды, которая впоследствии будет госпожой Арины Родионовны.

1776, 13 июля. А. П. Ганнибал составляет завещание, по которому мыза Суйда «со всеми ж ко оной мызе принадлежащими деревнями, что в них имеется мужеска и женска пола душ» после кончины генерала должна принадлежать Ивану Абрамовичу Ганнибалу.

1781, 5 февраля. Венчание в суйдовском храме Воскресения Христова Ирины Яковлевой и «деревни Кобрина крестьянского сына отрока Фёдора Матфеева».

Февраль. Переселение Ирины Матвеевой к мужу, в Кобрино. Февраль… март. Смерть X. М. Ганнибал, жены «арапа Петра Великого».

14 мая. Кончина от «главной» болезни генерала А. П. Ганнибала.

1782, 16 марта. Рождение у Ирины Матвеевой сына Егора.

Лето. Раздел имущества покойного А. П. Ганнибала между его детьми. Деревня Кобрино и мыза Руново отходят к О. А. Ганнибалу.