Иван Иванов - Операция «Адмиралъ» . Оборотни в эполетах

В заключение своего доклада Пепеляев подчеркнул, что главное значение он придает не переменам в личном составе Совета министров, а скорейшему планомерному проведению программы в жизнь…

Попытки Пепеляева ввести в состав Совета министров представителей левых партий окончились неудачей. Колосов дипломатично отказался, указав, что его вхождение будет лишним, если Пепеляев и без того уверен, что он осуществит свою программу. Кооператоры тоже отказались выставить кандидатов.

Пепеляев решил обратиться с предложением к членам Государственного экономического совещания: Чер-вен-Водали и Бурышкину. Они согласились войти в кабинет, но лишь при условии, что Третьяков будет заместителем председателя Совета и управляющим министерством иностранных дел.

…Быть может, В. Н. Пепеляев сумел бы вдохнуть в Совет единую волю, но он после первого же заседания Совета министров отбыл на запад к Верховному правителю, чтобы решить с ним вопрос о возвращении к должности главнокомандующего генерала Дидерикса, о военном и морском министрах, которых Пепеляев хотел сменить, и о Государственном земском совещании, которому предполагалось предоставить законодательные нрава.

В. Н. Пепеляев застрял на западе. Быть может, он скрыл даже от самых близких к нему людей, что он был в заговоре со своим братом, генералом, и решил тогда же добиться отъезда адмирала Колчака из Сибири и созыва Земского собора, но вернее, что он уже на месте, ознакомившись с положением, которое оказалось гораздо хуже, чем мы ожидали, и увидев непримиримое отношение к Верховному правителю со стороны оппозиции, нашел новые решения, которых у него не было при отъезде. Но только он забыл о всех текущих делах, не доложил адмиралу ни одного из присланных нами законопроектов и вместо расширения прав и демократизации состава Государственного экономического совещания потребовал созыва Земского собора.

Адмирал протестовал. Пепеляев почти вымогал решение.

Адмирал отказал. Он прислал телеграмму Совету министров, просил совета и поддержки. Читая его телеграмму, мы чувствовали, какую драму переживает этот несчастный человек.

— Я готов отречься, — говорил он, — но Пепеляев этого не хочет.

В то же время Пепеляев телеграфировал: «Я сделал все, что мог, я настаивал до конца, пусть теперь нас рассудят Бог и народ».

Мы не были уверены, что Пепеляев не совершит какого-нибудь насилия над Верховным правителем. Поступки и телеграммы премьера казались дикими. Мы отправили ему в ответ резкую отповедь.

Это оказалось, однако, уже ненужным. Пепеляев обладал психикой, напоминавшей взрывчатое вещество. Взорвется — кончено. Прошлого не вернешь. Долго гореть ровным пламенем он не мог. Его телеграмма была взрывом. Он сделал только одно: добился назначения главнокомандующим вместо Сахарова генерала Каппеля. Сахарова братья Пепеляевы арестовали, и Совет министров по предложению адмирала назначил расследование его действий.

Как ни относиться к Сахарову, но арест его был лишь демонстрацией общего развала. Он дал сигнал к повсеместному проявлению произвола и распущенности.

Адмирал отправился в Иркутск. Пепеляев последовал за ним через сутки. Он отстал, по-видимому только для того, чтобы арестовать Сахарова.

Все законы, которые с такою поспешностью и тщательностью вырабатывали мы в Иркутске, остались не-утвержденными.

Мы превратились в Иркутске в собрание людей, которых ошеломляли известиями, не давая времени ни действовать, ни даже опомниться.

Через наши головы адмирал переговаривался с Ди-дериксом. Последний дал согласие вернуться к главнокомандованию только при том условии, что адмирал покинет Сибирь. Пепеляев уже остыл, догнал поезд адмирала и, следуя за ним по пятам, не только не проявлял никакого расхождения с Верховным правителем, но, скорее, поддерживал его. Получавшиеся с запада телеграммы создавали впечатление, что Пепеляев не спешил в Иркутск, академически спокойно обсуждая с адмиралом положение и как будто предоставляя все воле судьбы.

Создалось положение, при котором правительство перестало быть властью. Оно стало безвольно и беспомощно и болталось, как рука и нога паралитика.

Нашей последней ставкой было Земское совещание. Первым актом обновленного кабинета было исключение из состава совещания назначенных членов, расширение представительства.

Когда же, наконец, это будет утверждено? Уже «Правительственный вестник», по непростительной небрежности редактора, напечатал проект закона, еще не утвержденного адмиралом, все знали, что постановило правительство, а закона все еще не было.

Наконец мы потеряли терпение и, не ожидая представления Пепеляева, сами обратились к Верховному правителю с просьбой утвердить закон. Он отказал.

Разногласие произошло из-за трех евреев. Совет министров не хотел отказать еврейству в особом представительстве, хотя, по существу, такое представительство и признавалось искусственным. Адмирал не хотел, несмотря на все наши настояния, согласиться, что отказ в утверждении бестактен, после того, как решение уже состоялось.

Так все наше законодательство осталось пустым звуком. Другие труды разделили судьбу первого.

Еще хлопотал о чем-то А.А. Червен-Водали…

Но у прочих членов Совета министров не было такого победного настроения…

Непобедное настроение было и у «премьера поневоле» — С.Н. Третьякова. Он рвался на восток. Он хотел привести из Забайкалья семеновцев и японцев. Но чувствовалось, что он смотрит на положение безнадежно.

Третьяков уехал. В «Модерне» шли в пари: вернется или нет? Ставить на возвращение решались немногие. Вместо Третьякова остался председателем Червен-Водали. Он принял на себя тяжелое бремя…

Вокруг Иркутска стягивалось кольцо восстаний…

Примечания

1

Речь идет о Крымской войне 1854–1855 гг. — Примеч. ред.

2

Резидент «Интеллидженс сервис» в России в 1916–1917 гг. — Примеч. ред.

3

Бьюкенен Джордж Уильям (1854–1924) — посол Великобритании в России в 1910–1918 гг. Был тесно связан с кадетами и октябристами, был близок к А.Ф. Керенскому. В 1917 г. имел большое влияние на политику Временного правительства. Деятельность Бьюкенена освещается им в его «Мемуарах дипломата». — Примеч. ред.