Вильфрид Штрик-Штрикфельдт - Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение

Мои разговоры с Плейгером и Керлем были откровенны, но ограничивались проблемой отношения к восточным рабочим. Они обещали добиваться улучшения отношения к ним по рекомендациям Власова.

Всё же решающей беседой, приведшей к коренной, хотя и запоздалой, перемене в развитии дела, был разговор с СС-обергруппенфюрером Бергером. В приемной у него уже ранее меня был Томас Гиргензон, СА-фюрер высокого чина, пожаловавшийся мне, что он ждет более часа, хотя пришел точно в назначенное время. Мне было неловко, когда, после короткого ожидания, в обход Гиргензона я был приглашен в кабинет к Бергеру. Благодаря моему опыту, приобретенному в военные годы в ведомственных джунглях, и учитывая беседу с Арльтом, я оценил эту внеочередность приема как указание, что разговор со мной весьма важен для Бергера. И я не ошибся: Бергеру было что мне сказать!

Сперва Бергер попросил меня обстоятельно рассказать ему о Власовском движении, что я и сделал в привычной уже форме. Бергер слушал внимательно, не перебивая и не пытаясь подшучивать или же поучать меня, что было хорошим признаком. После моего доклада Бергер сказал, что хочет познакомиться с Власовым лично; он полагал, что лучше всего это сделать за обедом. Мы обговорили детали и решили, предвосхищая согласие Власова, что приглашение должно быть послано по официальным каналам.

– Мы хотим помочь вашему Власову, – весело сказал он. – Приводите его.

Это было всё.

После некоторого колебания Власов согласился на встречу, и порядок ее был установлен официальным путем. Я не помню, где был устроен этот обед. По желанию Бергера, я сидел за столом между ним и Власовым.

– Так лучше, – сказал он, – легче будет нам разговаривать.

Власов сказал мне потом, что не почувствовал в нашем хозяине фальши и поэтому изложил Бергеру свою политическую программу. Бергер с полной откровенностью заявил, что было сделано много ошибок не только в отношении России. Надо теперь их исправлять, почему он и пригласил Власова. Ошибки были сделаны и на Балканах, и в отношении Турции, которая, если бы подойти правильно, давно уже могла бы вступить в войну на стороне Германии. Самое важное – обращаться с людьми корректно и гуманно. Со всеми людьми и со всеми народами. Надо бы привлечь на свою сторону и персов, и индийцев, и арабов, – продолжал он. Он совсем отошел от темы, но в нем не чувствовалось заносчивости, а тон его был дружеским. Его замечание об отношении ко всем народам было для нас новостью. Такого мы никогда еще не слышали, да и к тому же из уст эсэсовского вельможи. И мы слушали с большим недоверием, стараясь проникнуть глубже слов.

Неожиданно Бергер наклонился ко мне и сказал:

– Как вы думаете, если мы назначим оберфюрера Крёгера связным офицером от Власова к рейхсфюреру? Вы ведь знаете Эрхарда Крёгера?

(Значит, дело зашло уже так далеко!)

Я поверхностно знал молодого рижского адвоката Крёгера, участвовавшего в движении «Heim ins Reich» («За возвращение на родину»), – в переселении балтийских немцев в Германию, организованном Гитлером после начала войны 1939 года. Сам я никогда к этому движению не принадлежал, но знал, что Крёгер играл в Прибалтике руководящую роль среди «движенцев», к которым принадлежала часть балтийских немцев, в основном молодежь, разделявших идеи национал-социализма. Однако весной 1943 года я решил посетить Крёгера и обратить его внимание на губительные последствия теории об «унтерменшах». (Крёгер был самым крупным эсэсовцем, которого я знал; он стал в Германии активным членом национал-социалистической партии и занимал высокое положение в СС). Крёгер целый час внимательно слушал меня, делал себе заметки и обещал свою поддержку, дав при этом понять, что он не одобряет политики германского правительства на Востоке. Это было всё, что я знал о Крёгере, но когда Бергер неожиданно спросил меня о нем, я решил, что должен ответить положительно: если уж связь с СС неизбежна, то многое говорило за выбор Крёгера в качестве связного; он, как балтийский немец, более подходил к этой роли, чем какой-либо эсэсовец высокого ранга из самой Германии. Во всяком случае, я так тогда подумал.

Разговор с Бергером привел, таким образом, принципиально к договоренности, но меня мучили двойственные чувства. Меня передернуло при «фаустовской» мысли о пакте с Мефистофелем, когда Бергер, со своей простецкой манерой взяв меня под руку, сказал мне при расставании:

– Вы знаете Власова и его русских; вам и судить, подходит ли для них Крёгер. – И, обратясь к Власову, он заявил: – Я надеюсь, что мы скоро увидимся. Рейхсфюрер спрашивал меня, знаю ли я уже вас. Теперь я вас знаю.

Казалось, что СС ранним летом 1944 года решил использовать возможность, упущенную в 1941 году главным командованием вооруженных сил. Но я был уверен, что перемена курса была не добровольной, а вынужденной тяжелым положением на фронте. Цели этих людей были по-прежнему неясны. Мы не знали их, а нам придется теперь с ними работать.

Власов также был сдержан, но он видел, что это, быть может, последний шанс.

Очевидно, незадолго до нашего посещения Бергера д’Алькэн добился согласия Гиммлера на встречу с Власовым. Состоявшийся обед показал, что Гиммлер вовлек в доверие и Бергера. д’Алькэн сказал нам, кроме того, что Гитлер также дал согласие на встречу Гиммлера с Власовым и на мероприятия, могущие из нее последовать. Встреча ненавидящего русских Гиммлера с «унтерменшем» Власовым была намечена между 20 и 23 июля 1944 года.

Этот политический поворот на 180 градусов был столь поразителен, что я с большим недоверием наблюдал неожиданное развитие дел. Власов же вновь увидел проблеск надежды. Он сначала не строил никаких планов. Он хотел иметь солдат, оружие и свободу действий. Всё остальное – приложится! Жиленков отнесся к этому повороту событий осторожно, Малышкин и Трухин – с подозрением.

В это время, в июне 1944 года, руководство НТС было арестовано и заключено в тюрьмы. Трухин, член НТС, как офицер «Русской Освободительной Армии» оставался еще на свободе. Надолго ли? Старшего преподавателя учебных курсов в Дабендорфе А. Н. Зайцева не арестовали только чудом.

20 июля 1944 года

Между тем, западные союзники высадились в Нормандии.

Малышкин поехал во Францию. То, что он доложил по возвращении, потрясло нас:

– После высадки союзников находящиеся там русские части надо списать. Русские добровольцы вне себя. Они не могут понять, зачем они должны драться против войск союзников! Немецкая пропаганда насчет того, что русские солдаты завоюют свою свободу через немецкую победу над западными союзниками, бессмысленна. Немцы нарушили свое обещание свести небольшие русские части в полки и дивизии под общим командованием Власова. Добровольцев вновь обманули. Они говорят вполне законно: почему из частей удалили русских офицеров? Где генерал Власов? Почему русские батальоны по-прежнему включены в немецкие полки? И вообще на этом загадочном и зловещем Западе всё чуждо и бессмысленно.