Робин Апдайк - Саддам Хусейн

В середине 1982 года началась новая и более опасная стадия в борьбе Хусейна за свое политическое выживание. От «второй Кадисии» не осталось ничего, кроме догорающих остатков военных орудий, почти 100 000 иракских трупов, оставшихся на поле битвы, и толп военнопленных в иранских лагерях. И что было еще хуже для Хусейна, политику «пушек и масла», возможно, самую главную опору иракского национального духа, пришлось отменить из-за того, что военные расходы истощали финансовые резервы страны, из-за снижения нефтяных доходов как следствия войны с Ираном и всемирного переизбытка нефти; эту потерю увеличило то, что Сирия перекрыла иракский нефтепровод на Банияс в Средиземном море (Дамаск был тогда ближайшим арабским союзником Ирана), что снизило ожидаемые доходы Ирака от нефти на 5 миллиардов долларов. Притом, что экспортные доходы Ирака упали с 35 миллиардов долларов до войны до 3 миллиардов в конце 1983 года, правительству пришлось отказаться от большой доли не самых значительных трат и ввести режим строгой экономии. Поэтому импорт гражданских товаров упал с высшей точки в 21,5 миллиарда долларов в 1982 году до 12,2 — в 1983 и 10–11 миллиардов в год с 1984 по 1987 гг.

Как ни странно, но, с другой стороны, военные неудачи Ирака помогли Хусейну сплотить вокруг себя нацию. Как только Ирак перестал сражаться на чужой земле, но стал защищать свою, в войсках возродился боевой дух, и моральная стойкость народа необычайно укрепилась. Хусейну удалось избежать позора поражения, и он смог изобразить войну как героическую всенародную оборону, а тем самым и всего арабского мира, против фанатичного и агрессивного врага, который неуклонно отвергал все мирные инициативы. В этом ему помогало всевозрастающее высокомерие революционного режима в Тегеране. Муллы не только с ходу отвергали одну за другой миролюбивые потуги Ирака, но объявили основной задачей войны не только свержение Саддама Хусейна, но и 150 миллиардов долларов репараций и возвращения на родину 100 000 шиитов, высланных из Ирака перед началом войны.

Другим фактором, смягчившим пагубные последствия поражения, была способность режима обеспечить достаточный приток товаров широкого потребления и продолжать щедро обеспечивать родственников жертв войны, несмотря на введение режима строгой экономии. Однако этот успех был результатом не финансового искусства Саддама, а всевозрастающего регионального и международного страха перед исламской республикой, что дало Ираку доступ к международным рынкам и щедрые «займы» у государств Залива.

Задолго до войны Хусейн старательно добивался поддержки своей позиции со стороны арабских государств, особенно в Заливе. Он утверждал, что борьба против режима Хомейни не была ни персональной вендеттой, ни мероприятием одного Ирака. Скорее, это была защита восточного фланга арабского мира против злобного и агрессивного врага. Если Ираку не удастся удержать Иран у ворот арабского мира, он не будет единственной жертвой Иранской революции; персидские фундаменталисты поглотят весь Залив.

Заявления Хусейна о всеарабском деле были уже показаны и прокламированы в его Национальной Хартии от февраля 1980 года, которая пропагандировала, среди всего прочего, коллективный арабский отпор любой агрессии против арабского государства; эти претензии были еще откровенней подтверждены первоначальными требованиями Ирака об окончании войны. Когда 28 сентября 1980 года, менее чем через неделю после начала военных действий, Хусейн в первый раз заявил о готовности начать мирные переговоры с Ираном, его условия, сосредоточенные на невмешательстве Ирана во внутренние дела Ирака, включали передачу Объединенным Арабским Эмиратам трех арабских островов в устье Залива, оккупированных Ираном в 1971 году. Можно только догадываться, стал бы Хусейн настаивать на этом требовании, если бы Иран согласился прекратить боевые действия и свое давление на иракский режим. Ясно, однако, что даже на этой стадии своей карьеры Саддам понимал, как полезно связывать свои личные цели с более широкими арабскими вопросами: это уловка, которую он впоследствии довел до крайности во время кувейтского кризиса. К созданному им образу Ирака как бастиона арабизма государства в Заливе вынуждены были относиться серьезно.

С первых дней своего правления в Иране Хомейни не скрывал своего презрения к династиям в Заливе и своей решимости покончить с ними.

«Ислам провозглашает монархию и требует передачу власти неверными и неполноценными режимами столпам исламизма», — объявил он, возбудив громадную волну шиитских волнений по всему Заливу. В ноябре 1979 и феврале 1980 года в шиитских городах богатой нефтью саудовской провинции Хаса произошли массовые беспорядки, приведшие к десяткам жертв и закрытию шиитских районов. Подобные же беспорядки произошли в Бахрейне летом 1979 и весной 1980 года, а Кувейт стал ареной постоянной террористической и подрывной деятельности.

В этих печальных обстоятельствах монархам стран Залива было все труднее отвергать «защиту», предлагаемую сильным северным «братом» Ираком, который всего лишь лет пять назад открыто требовал их казни. Очевидно, они подумали, что краткое и решающее военное столкновение будет наименьшим из зол. Каким бы ни был риск, оно могло ослабить две самые мощные державы в Заливе и охладить мессианский пыл Ирана.

Поэтому летом 1980 года Кувейт открыто стал на сторону Багдада, а во время первого государственного визита Саддама Хусейна в Саудовскую Аравию в августе 1980 года, он, вероятно, получил благословение короля на предстоящую кампанию против Ирана. Когда война разразилась, эти два государства сразу же поддержали Ирак, и их солидарность с Ираком крепла по мере возрастания иранской угрозы. К концу 1981 года Саудовская Аравия уже потратила на Ирак приблизительно 10 миллиардов долларов, а Кувейт к этому добавил еще 5 миллиардов. В годы войны такая поддержка достигла примерно 50 миллиардов, и было очевидно, что эти займы давались с пониманием того, что, по крайней мере, часть из них так и не будет возвращена. К тому же Саудовская Аравия и Кувейт продали для Ирака какое-то количество нефти и позволили использовать свои порты для доставки товаров в Ирак и из Ирака, когда в начале войны для него был перекрыт доступ в Залив.

Саудовская Аравия даже позволила использовать свою территорию для строительства иракского нефтепровода к Красному морю, позволив Багдаду, таким образом, обойти гегемонию Ирана в Заливе и экспортировать значительное количество нефти. Хотя Хусейн никогда не был доволен размерами саудовской и кувейтской помощи и стремился обвинить эти страны (не говоря уже о прочих государствах Залива) в том, что они «паразитируют» на «героической борьбе Ирака ради арабского народа», тем не менее, он, безусловно, не мог бы обойтись без их вклада в его военные действия. Без финансовой и тыловой поддержки саудовцев и кувейтцев Хусейн вряд ли мог бы справиться со всевозрастающими экономическими трудностями Ирака.