Декабрь-91 год. Моя позиция - Михаил Сергеевич Горбачёв
И тогда вопрос был поставлен по-другому – о разделении властей. Это прошло. Но как только увидели, к чему ведет разделение властей, и кто чем должен заниматься, так в партии снова возникло противодействие реформам. С этого времени заседание каждого пленума Центрального Комитета превращалось в бой. Это была изнурительная, тяжелая борьба.
Надо сказать, что к этому времени демократические силы, приверженные политике перестройки, еще не сформировались. Они были слабы, разрозненны, втягивались в дебаты, взаимные упреки, обязательно старались доказать, кто из них лучший и больший демократ. А в это время консервативные силы были сплочены и тормозили процессы преобразований. Это тоже реальность, это тоже урок из нашей истории. Да и не только нашей.
И все же, несмотря ни на что, историческую задачу мы решили: тоталитарный монстр рухнул, люди получили свободу, в обществе развернулись демократические процессы. Они идут очень остро, болезненно, но они идут и набирают силу. И доказательством того, что они уже к середине 1991 года набрали силу, стал провал путча 19–22 августа.
Общество начало все быстрее меняться, стало иначе размышлять. При всем том, что оно перегружено тяжелыми социальными проблемами и нуждой, которую сейчас переживает весь народ, люди не хотят возвращаться назад. Они хотят идти вперед, несмотря на все трудности.
Мой собственный опыт говорит о том, что радикальные реформы не могут быть безболезненными, не могут идти гладко. Но они необходимы.
Меня часто упрекали и продолжают упрекать в медлительности, в нерешительности, в маневрировании. Между прочим, все это было: и медлительность, и нерешительность, и уж особенно маневрирование. Но я знал, для чего я все это делал.
В нашей стране продвинуться вперед, дойти до этапа, когда процессы демократизации стали бы необратимыми, можно было только не ломая общество через колено. И считаясь с тем, что происходит в головах у людей. Иначе это была бы авантюра, она была бы отвергнута, и консервативные силы немедленно смели бы с лица земли всех реформаторов в считаные недели. Мои действия отражали рассчитанный план, нацеленный на обязательное достижение победы.
Но в каждой революции есть романтики, идеалисты. Им хочется, чтобы вечером мы легли спать под покрывалом тоталитарного режима, а проснулись бы утром под одеялом расцвеченной всеми цветами радуги демократии. А кто должен был и кто смог бы мгновенно осуществить такие радикальные перемены? Да еще ночью, когда не все видно, когда можно напутать… Но такие неоправданные, нереалистические ожидания сопровождают каждый коренной поворот в общественной жизни.
За время перестройки допускались, конечно, ошибки, в том числе и в тактике поведения, были просчеты. Это все было. Но я хотел бы выделить один принципиальный момент, поскольку правильное его понимание многое объясняет и в прошлом, и в настоящее время. Речь идет о соотношении политики и нравственности.
Еще на первых этапах перестройки, когда только намечалось представление о ней, когда формировался сам облик, контуры концепции перестройки, как глубоко революционного по существу преобразования всего общества, я, можно сказать, поклялся сам себе и заявил об этом публично: сделаю все, чтобы этот революционный переход в обществе впервые в такой стране, как наша, прошел мирно, без крови, без раскола на «красных» и «белых», на «черных» и «синих». Без того чтобы одна сторона видела бы свою победу в уничтожении своих противников, всех, не согласных с нею. А ведь именно такова была до сих пор политическая культура нашего общества. Но на основе этой культуры мы не можем построить, обновить наше общество, достичь тех целей, которые были выдвинуты в рамках перестройки.
Новое мышление как философия перестройки основывалось на общечеловеческих ценностях, а не на классовом подходе, который все время приводил к конфронтации в обществе, к расколу, к противоборству. Я и сейчас твердо убежден, что это была единственно правильная позиция. На протяжении всей своей деятельности я придерживался именно этой позиции. Считаю, что это – не проявление слабости, а наоборот – силы и решительности.
Но в чем уязвимость этой позиции? Слабость, скажем, этой позиции? Слабость, которая была противниками (или конкурентами – не буду сейчас сортировать их по категориям) широко использована.
Противники реформ, пользуясь напряженностью в обществе, подстрекали людей, вступая в противоречия с законом, и все это выдавалось за проявление демократии. Демократы – за демократию, демократия многое дает. Но демократией пользуются не только те, кто хочет уверенного будущего для страны, но и негодяи и политические проститутки. И как только власть пытается предпринимать необходимые меры противодействия, ее немедленно обвиняют в антидемократизме. И власть – и при мне, и сейчас – не нашла решения этой реальной политической дилеммы.
Между тем противник, скажем, политический или оппозиционные силы, – они ведь хитры в своей тактике. Они приходят на площади со своими лозунгами тогда, когда туда приходит народ, недовольный социальной ситуацией. И они пытаются как бы слиться с народом, подстегнуть его к антиконституционным действиям. Вот тут наступают самые трудные дни для президента, для руководителя страны. Об этом я должен сказать. Это – реальный опыт, это, если хотите, наука, которая очень дорого обходится всем нам.
Президента упрекали в том, что он не использует своих полномочий. Но дело не в полномочиях президента и не в их использовании. Дело в его нравственной позиции. Раз мы признали законность плюрализма и в экономике, и в политике, во всей общественной жизни, необходимо было кончать с административными подходами, с силовым решением проблем, которые встают перед обществом. Это – тоже наука, которую мы до конца еще не знаем. Ею надо было овладевать на ходу, а это все не так просто.
Потребовался огромный запас уверенности в правильности взятого курса, запас выдержки, с тем чтобы не отказаться от первоначального выбора.
Вспоминается интересный пример из нашей российской истории. Царь Александр I в начале своей деятельности. Кто с ним был рядом? Сперанский, автор реформ России. А кто заправлял в конце царствования Александра I? Аракчеев. Аракчеевщина, аракчеевский режим. Вот как реформаторы трансформируются под давлением обстоятельств! В противоположность тому, чего они поначалу хотели, к чему стремились.
Сохранить до конца свою нравственную позицию – самый трудный вопрос. Но я решил не отступать от этого самого главного моего политического выбора.
Нравственного выбора. В конце концов, я думаю,
