Збигнев Войцеховский - Раневская, которая плюнула в вечность

Скороходов растерянно посмотрел по сторонам. Как быть? В самом деле, не нести же ему Раневскую, которая на полголовы выше его, триста метров к машине! Подогнать автомобиль сюда? Но на это нужно время. Некоторые прохожие уже приостановились и с легким удивлением смотрели на актрису, должно быть, гадая: Раневская это или нет.

Недолго думая, Глеб бросился вперед. Он увидел такси, отчаянно замахал руками и остановил его. Скороходов вскочил в машину, и через мгновение та буквально въехала на крыльцо магазина. Задняя дверца распахнулась перед Раневской, держащей свои панталоны под пальто.

Ехали они молча. Потом Раневская вышла из машины и, по-прежнему держа панталоны руками под пальто, кое-как засеменила к подъеду.

Она остановилась у дверей и крикнула:

– Глеб, заходите быстро!

Скороходов несколько растерялся. Зачем ему-то идти? Неужели Раневская боится, что ее панталоны потеряются на лестнице? Но он расплатился с таксистом и пошел следом. Журналист шагал неторопливо, чтобы не обгонять Фаину Георгиевну.

– Доставайте у меня ключ из кармана, открывайте дверь. – Раневская тяжело дышала, но была рада тому, что наконец-то стоит у своей квартиры.

Через десять минут она была уже в полном порядке и доставала из шкафчика бутылочку коньяка.

Актриса наполнила рюмки, подняла свою и сказала:

– За вас, Глеб, за моего спасителя. – Она выпила и добавила: – Выручить женщину в трудной ситуации – нужны сила и мужество. А вот избавить ее от позора – тут нужен ум. Вы – умный человек.

Все началось с простой записи на радио. Фаина Раневская читала рассказ Тэффи. А закончилась эта история неожиданным предложением Скороходова написать книгу воспоминаний.

Фаине Раневской уже делали такое предложение. Издательство даже выдало аванс – только пишите.

– А я писала, потом рвала, писала еще и опять рвала, – рассказывала актриса. – А все деньги ушли куда-то…

Скороходов долго уговаривал Фаину Георгиевну. В конце концов Раневская согласилась, но с непременным условием. Каждая новая страница книжки будет прежде показываться ей и только потом вставляться в общий блок. В принципе, так в начале и шло, а потом Раневская прониклась полным доверием к журналисту. Ее удовлетворяло то, каким образом ее воспоминания кладутся на бумагу.

Фаина Раневская вспоминала много, но отрывочно. Она часто перескакивала с одного времени в другое, иногда надолго замолкала, раздумывая над чем-то своим. Тяжелее всего ей давались воспоминания о юности, революции, Гражданской войне и голодном Крыме. Некоторые вещи актриса просто не могла рассказывать. Она замирала, слезы текли из ее глаз. Фаина Георгиевна молчала, потом тихо говорила: «Не могу» – и начинала излагать что-то совсем иное.

Глебу Скороходову предстояло очень много работы. Систематизировать все, привести в некое целое отрывки мыслей, фраз, чуть ли не видений. Но в другом ему очень повезло. Фаина Раневская была предельно искренней. Теперь она уже нисколько не стеснялась Скороходова, показывала ему свои личные записи, фривольные рисунки Эйзенштейна, рассказывала без всякого жеманства о своих личных отношениях со всеми, о друзьях и подругах.

Работа над книгой спорилась. Уже была нанята машинистка, и стали появляться первые печатные листы будущей книги. Фаина Георгиевна старательно все вычитывала, что-то уточняла, добавляла, над чем-то задумывалась. Нужна ли такая откровенность, поймут ли ее еще живые участники этих воспоминаний?

В конце концов два экземпляра рукописи были готовы – вычитаны, исправлены. Тогда Фаина Раневская сказала Глебу Скороходову, что их нужно отдать почитать ее друзьям. Она не может вот так запросто напечатать книгу, не познакомив дорогих ей людей с той интерпретацией воспоминаний, которая получилась у нее.

Первый экземпляр она отдала Ирине, дочери Павлы Вульф, своей учительницы, самой дорогой подруги. Именно с этой стороны ей и достался неожиданный удар. Ирина негодовала, считала всю книгу страшным поклепом на близких ей людей. Она заявила, что Раневская придумала все от начала и до конца только затем, чтобы показать саму себя в лучшем свете.

Фаина Георгиевна никак не ожидала такого острого, болезненного неприятия своей книги. Она не понимала, как можно обижаться на правду. Ведь актриса нигде не соврала ни словом, ни мыслью!

Рукописи оставались у Раневской. Она советовалась с еще одним своим другом, который тоже прочел рукопись и нашел ее превосходной. Приходил Глеб Скороходов, который был не менее Фаины Георгиевны поражен реакцией дочери Павлы Вульф на рукопись. Он тоже никак не мог объяснить себе такое поведение Ирины. Ведь в книге ее мать показана исключительно с положительной стороны, она там – учитель и товарищ. Почему же такое отношение, полное вражды и даже ненависти?

Прошло еще несколько дней. Нужно было решать, что делать. Глеб Скороходов поехал к Фаине Раневской. Он решил хотя бы забрать рукописи и свои черновые папки – ведь все это оставалось у Раневской.

Но Фаина Георгиевна вдруг не пустила его в квартиру.

– У меня завтра спектакль, я не могу сегодня с вами разговаривать, – заявила она.

– Да мне же только забрать свои бумаги! – ошеломленно воскликнул Глеб Скороходов.

– Никаких ваших бумаг у меня нет, – ответила ему из-за двери Раневская, и тот вздрогнул от неожиданности.

Ну вот что ему было делать?

– Отдайте мне рукопись, – стал просить Скороходов.

– Не отдам! – резко ответила Фаина Георгиевна.

Глеб вышел на улицу, постоял, посмотрел на окна Раневской, опять поднялся и позвонил в дверь. Актриса даже не подошла к ней. Журналист растерянно вышел из дома, выкурил пару сигарет. Свет в квартире горел, Раневская спать не ложилась. Скороходов опять поднялся на площадку, раз, другой и третий нажал на звонок. Никакого ответа.

Он спустился во двор и тут увидел, как туда заехал мотоцикл с двумя милиционерами.

– Предъявите документы!

Скороходов растерялся, достал удостоверение журналиста.

– А что вы, позвольте узнать делаете здесь в это время? – строго спросил милиционер.

– Пытаюсь получить свою собственную рукопись обратно, – виновато ответил Глеб Скороходов.

– Вот что, товарищ журналист, нам позвонила народная артистка и попросила убрать от ее квартиры хулигана, который ломает ей дверь. Проедем в отделение!

– Я? Ломаю дверь? – Глеб Скороходов опешил, оглянулся на окно квартиры Раневской и вдруг увидел ее.

Она внимательно за всем наблюдала. Фаина Георгиевна увидела, что на нее смотрит Скороходов, и испуганно отшатнулась – совсем по-детски, непосредственно, прямо как школьница, пойманная за списыванием сочинения. Журналист не выдержал и рассмеялся.